— Не су, — ответил хозяин. — Лем моя фамилия[2].
— Не убивайте нас! — вдруг взмолилась девушка.
Хозяин дома настороженно ждал, что мы будем делать.
— Значит, мы с вами земляки? — заговорил, обращаясь к хозяину, Андрей Гронец.
— Вы знаете словацкий?
— Да, я местный житель.
Я слушал словацкую речь, и мне приятно было, что почти все понимал: настолько язык оказался близким к украинскому.
— Мы советские и чехословацкие партизаны, — сказал я хозяину домика. — Вот высадились из самолета и не знаем, куда попали. Где мы сейчас находимся?
— Я рад видеть вас у себя, — ответил хозяин, выслушав перевод Гронца. — Я лесник, зовут меня Павел, фамилия Шептак. А вы сейчас в четырех километрах от города Маков.
Я отметил наше местонахождение на карте.
Склонившись над картой, мы не заметили, как дочь лесника встала с постели и исчезла в другой комнате. Лесник быстро указал точку нашего нахождения. «Грамотный дядька», — подумал я.
— Господа-товарищи партизаны могут мне верить. Я человек честный…
— Мы верим вам, товарищ лесник, — сказал комиссар. — Но предупреждаем: немцы не должны знать, куда мы идем.
— Мы запрещаем вам говорить и о том, что мы здесь были, — добавил я. — А о вашей преданности чехословацкому и русскому народам позже узнают. Спасибо, товарищ!
Я крепко пожал руку первому чехословацкому жителю, с которым нам привелось говорить…
— Товарищ командир, дочка лесника куда-то исчезла, — зашептал мне на ухо Андрей Гронец.
Но я не успел отдать какое-либо приказание: девушка вышла к нам и пригласила в другую комнату выпить по чашке горячего кофе.
Мы поблагодарили ее за гостеприимство и попросили спрятать подальше парашюты, оставшиеся у Григория Мельника и Вилла Поспелова.
Надо было уходить как можно поспешнее, скрывая следы своего местонахождения. Мы взяли курс на горную деревушку Семетеш. Повалил густой снег. Идти было тяжело, но мы с благодарностью встретили снегопад, потому что он прикрывал наши следы.
Километров восемь шли без передышки. Дальше двигаться уже не было сил, и я дал команду сделать привал.
Выставили часовых, вынули из мешков свиную тушенку, сухари и с жадностью принялись за еду. Отдохнув, продолжили свой путь через горный перевал.
Очень трудным был этот переход. Мы выбивались из сил, преодолевая крутые подъемы, поросшие густым лесом и засыпанные глубоким снегом. Каждый из нас нес большой груз. Мы были очень тепло одеты, увешаны оружием и гранатами. Особенно тяжело было Анатолию Володину — у него открылась рана, да и сказывались семь тяжелых ранений, перенесенных ранее.
— Я больше не могу, — решительно заявил вдруг Володин.
— Надо идти, Анатолий! — убеждали мы его и по очереди помогали, хотя сами едва держались на ногах от усталости.
Неважно чувствовал себя и Андрей Гронец.
К тому же надо было еще скрывать свои следы. Хотя нам и помогал снегопад, но пришлось приложить немало усилий, чтобы даже опытный следопыт не обнаружил, что сквозь эту лесную глушь прошло более десятка человек, отнюдь не охотников за лесными козулями.
Поздно вечером мы подошли к лесу возле деревни Семетеш и здесь заночевали, не разводя костра. Вот когда пригодились нам валенки!
Дороже всего на свете сейчас был для нас сон, а его-то нам и не хватало: спать приходилось всего по три-четыре часа, сменяя друг друга. Но мы были довольны тем, что немецкие каратели потеряли нас из виду, а густой снегопад скрыл под покровом снега наши следы.
Мы чувствовали себя в относительной безопасности. Отсюда, из района деревни Семетеш, мы и начали наши разведывательные операции. Из этого леса Маша Дубинина передала свою первую радиограмму на Большую землю: приземлились благополучно (у Маши оказалось только сильное растяжение жил).
Мы радовались тому, что удалось определиться в этом густом лесу среди гор, что здесь десант наш никем не был замечен.
Однако это было не так.
ЖЕЛАННАЯ ВСТРЕЧА
О событиях, происшедших в квадрате нашего приземления, мы узнали несколько позже. В то время, когда мы были еще в воздухе, подпольщики населенных пунктов Высока и Маков собрались на совещание.
Хозяин дома Ян Чубон предусмотрительно не зажигал свет, хотя светло-синие шторы плотно закрывали широкие окна просторной, чистой комнаты. Только на одном окне, выходящем на улицу, штора была приоткрыта, и в эту щель пробивался в комнату тусклый ночной свет.
Ожидая опоздавших, Гаспар Имрих, Ян Хованец и хозяин дома вели неторопливый разговор.