Горилленок почему-то имел пристрастие ко всему холодному. Когда ему было два года, он особенно любил возиться со старомодной холодильной установкой (ящик со льдом), стоящей на террасе перед кухонной дверью. Но его интересовали отнюдь не поставленные туда блюда, он старался вытащить оттуда куски льда. Тото дожидалась, пока все уйдут с террасы, затем запирала дверь кухни на ключ, чтобы никто не мог войти, подставляла к ящику стул, залезала на него и вытаскивала кусок льда. Часто обезьянка таскала куски льда весом по четыре килограмма; она прятала их в саду или разбивала вдребезги о ступени каменной лестницы.
И хотя на воле гориллы, как известно, никогда не едят мясной пищи, Тото с удовольствием ела мясо, даже сырое. Это пристрастие к мясу она сохранила и позже, когда стала уже взрослой.
Она никого не признавала, кроме Марии, ее матери, Кеннета Хойта, Абдуллы и одной из служанок; всех остальных, если они пытались к ней приблизиться, она кусала и царапала.
Однажды, когда она вела себя особенно плохо, «бабушка» дала ей небольшой шлепок. Тото подняла невообразимый крик, убежала в угол комнаты, встала там лицом к стене и, топая ногами, продолжала орать во всю мочь, пока весь дом не сбежался узнать, в чем дело.
Мария с тревогой думала о том, что будет с гориллен-ком, когда Абдулла уедет назад в Африку. А ведь этого не избежать.
Наступил и день отъезда Абдуллы. В последующие несколько недель после этого у Марии Хойт перебывали один за другим пять воспитателей для Тото. Одна кубинка пробовала развеселить тоскующую по Абдулле обезьянку тем, что стучала у нее перед самым лицом кастаньетами, с которыми обычно танцуют румбу. Тото в конце концов так разозлилась на женщину, что выхватила у нее из рук трещащую штуковину и разломала о ее голову.
В конце концов Марии Хойт посчастливилось: к ней поступил работать энергичный молодой испанец, по имени Томас, который оставался при Тото в течение 30 лет и вместе с нею состарился.
Томас работал прежде у некой мадам Абрен, питавшей особую склонность к человекообразным обезьянам. Она разводила шимпанзе в неволе и твердо придерживалась мнения, что у этих столь похожих на людей животных непременно тоже должны быть «бессмертные души». Поэтому она построила в своем имении часовню и посещала службу вместе со своими воспитанниками…
В 1930 году мадам Абрен умерла, и ее наследник распродал большую коллекцию обезьян разным зоологическим садам, а Томас остался без работы.
Он быстро привязался всей душой к смешному горил-ленку. В течение многих лет он не расставался с ним ни днем ни ночью, разве что уходил на часок после обеда. Первое время они спали вместе в одной кровати в специально построенном для Тото доме.
Но иногда ночью на обезьяну нападала тоска по приемным родителям. Тогда она неслышно сползала с постели, чтобы не разбудить Томаса, тихо отпирала двери, запирала их снаружи и уходила в спальню супругов.
Позже пришлось изготовить для нее специальную железную кровать. На эту кровать опускалась решетчатая крышка, которая на ночь запиралась. На кровати имелся пружинный матрац и наматрацник; в углу в них было прорезано отверстие, под которое подставлялся горшок. Тото в огличие от многих человеческих детенышей очень рано научилась пользоваться горшком и не напускала лужи в постель. Днем она тоже пользовалась горшком.
Поскольку Тото очень быстро научилась самостоятельно отвертывать в доме все водопроводные краны и пить из них, а кубинская вода небезопасна в отношении микробов, пришлось заменить все краны такими, которые открываются только гаечным ключом.
Между прочим, анализы кала и мочи горилленка в течение многих лет регулярно посылались на исследование в одну медицинскую лабораторию. На этикетке всегда писалось только «Беби Тото», и ни один человек из лаборатории не подозревал, что речь идет не о ребенке.
Тото и Томас ели всегда вместе, причем каждому из них приносили обед на отдельном подносе. Если поднос Томаса приносили первым, Тото очень сердилась и отбирала у него еду. Когда же оба подноса приносили одновременно, она старательно изучала все блюда, которые дали Томасу, чтобы проверить, нет ли среди них чего-либо такого, что не досталось ей. Если таковое обнаруживалось, она немедленно брала себе и пробовала, вкусное ли. Поэтому вскоре вошло в обычай давать Томасу и То-то одинаковую еду.