Отрок вмале перешел на шаг, широкая ветвь ели резко и хлестко ударила его по лицу, стесав на лбу кожу и окатив жесткостью очи так, что он едва слышно застенав, остановился. Набухшие две капли крови на лбу мальчик спешно смахнул, а засим принялся оглаживать кожу на месте пореза и на малеша притупивший краски левый глаз. Отдышавшись совсем немного, Ярушка глубоко вздохнул и прислушался. Кругом него лес также насыщенно дышал… дышал и жил. Деревья легохонько покачивали своими ветвями, и колыхались на них не только мелкие отростки несущие один-два листка (махую россыпь хвоинок). Шевелились и мощные ветви, потряхивая своими островерхими верхушками и плоскими листами всякой разной формы то лопастной, то крылевидной, то яйцевидно-ромбической, то с широким клиновидным основанием, то почти усеченным, то дланевидно-пальчатым… косо-сердцевидным… косо-овальным.
В голубых небесах, прикрытых размашистыми кронами лиственных деревьев подступивших впритык к конусным темно-зеленым елям, сквозное белое одеяло облаков, протянувшись по всей его поверхности, всколыхнуло смурь в Яроборе… Та самая тоска, жившая в мальце с рождения, ноне не просто напомнила о чем-то дорогом, но и словно надавив на горло, на малость остановила в нем дыхание… и с тем течение самой жизни. Легкие трели птиц наполнили лес изнутри, и сняли своей теплотой болезненное состояние с самой плоти отрока. Летнее утро только вступало в свои права. И желто-насыщенный свет зачинающегося лета, и лучи выпорхнувшие от звезды Солнца, от Бога Дажбы, днесь берущего управление в свои руки, насытили лес. Лучи обогнули мощные стволы деревьев, просочились сквозь кроны, ветви, чрез сами зелено-ядреные листы, проскользнули промеж малых хвоинок, и, соприкоснувшись с оземью, прикрытой мхами, заиграли на ней малыми каплями росы впавшей с неба, и брызгами скатившимися с одежи мальчугана. Порывистое дуновение принесло к ноздрям Яробора не только свеже-настоявшийся аромат леса насыщенного хвойной смолой, слегка горьковатый, но и прозрачный дух земли пропитанной сладковато-пряным соцветием трав, оные нынче в начале кресень месяца набрались силы.
Далекий хруст ветви вывел из любования отрока. Он тревожно оглянулся, обозревая раскинувшиеся позади него зеленые нивы и вздрогнул, так как вельми плохо ориентируясь в лесу не смог признать ничего здесь знамого. Яробор и вообще не хотел проходить испытания и о том давеча вечером сказывал отцу, объясняя, что он не воин, не следопыт и не охотник, потому легко может заплутать. Но Твердолик Борзята, несмотря на уговоры супруги, остался непреклонным, ибо каждый из его сынов и внуков дотоль с достоинством проходили испытания. И не желал старшак общины каким-либо образом потворствовать слабости, именно духовной слабости меньшого сына. Хотя и весьма беспокоился, что его любимец и поскребышек, такой умный и неординарный мальчик, не способен достойно держать меч в руках. Потому Твердолик Борзята, непременно, жаждал, чтобы Яробору удалось пройти испытание… хоть убежать… продержать пару часов. Отрок же питая вельми нежные и трепетные чувства к родителям, не желая огорчать отца, молча, выслушал его назидательную речь и смирился с испытанием. Посему-то и бежал столь рьяно в глубины леса, в надежде продержаться хотя бы немного. И пусть не пройти испытания, но все же не отказаться от него, не дать слабины и не опозорить собственный род и Дедов.
— Ох! — тихо дыхнул мальчик и теперь развернувшись полностью, оглядел позади себя едва заметную тропку, пробитую собственным скорым бегом.
Нежданно хруст и скрежет, густой волной, наполнили лес, и долетел он с той местности, где намедни пробегал Яробор. И тотчас справа на ветку ели опустилась сорока, и вовсе голосисто заполонила своим стрекотом гай.
«Погоня!» — промелькнуло в голове отрока и он не мешкая развернувшись, сорвался с места. Уже не обращая внимание на хлестающие по телу и лицу жесткими хвоинками ветки… Уже не понимая, что таковой хруст и скрежет не может издавать охотник и следопыт Здебор Олесь, днесь направленный марухами по ложному пути.
Бешенный бой сердца мальчика, казалось, желал разорвать грудную клетку и вывалиться под ноги. Тугой болью полыхала внутри голова, и на доли секунд смаглость сияния заслоняла очи. Движение ног Яробора нежданно сбилось, они вдруг дрогнули в коленях, а засим вроде как переплелись меж собой. Мальчик рывком дернулся вперед и почувствовал, как порывчато зацепился обеими ногами за что-то, да тотчас полетел вниз в обрывистый овраг, раскинувшийся узкой вытянутой ложбинкой. Однако правая нога не просто зацепилась за пучащийся корень, она прямо-таки спаялась с ним, и последний резко дернул на себя падающего мальца, не дав возможности свалиться на дно оврага. С тем, впрочем, сей древовидный стержень, прибольно рванул саму ногу в щиколотке. Яроборка треснулся лицом об откосную стену ложбины и повис вниз головой, выронив из рук лук.
Только через некоторое время, узрев и осознав, что ближайшее его приземление составляет метра три не меньше. Дно оврага представляло, из себя, глинисто-каменное русло речушки, совсем узенькой, точно вправленной в границы небольших, корявых, иссеченных каменьев, местами прикрытых плетущимися стеблями брусники с кожистыми, блестящими листочками.
— Ой! — и вовсе еле слышимо дыхнул отрок, понимая, что коли он сейчас свалится, угодит головой прямо на эти коряво топорщившиеся валуны и тогда вряд ли пройдет испытание, если вообще сможет остаться в живых.
Повисший вдоль головы колчан туго качнулся, укрепленный на широком ремне, он степенно слез вниз с плеча, и, сорвавшись с вытянутых книзу рук, улетел в направление лука. А вслед за колчаном носок сапога предательски, дрогнув, соскользнул с древовидно-натянутого силка-коренья, и Яробор дернувшись всем телом вниз, громко закричал… Столь громко, что плоть его надрывисто сотряслась и тотчас окаменела. Туловище прогнулось покатой дугой в позвоночнике, веки разом сомкнулись и сердце единождым махом перестало биться. А миг спустя высокий, доступный одним Зиждителям звук рассек Солнечную систему, все Галактики входящие во Вселенную и с особой мощью прошелся по маковке притулившейся на четвертой планете. Крушец тем зовом сообщал своим сродником, что он напуган, в беде и не желает… сейчас не желает расставаться с этой плотью.
Прошла, по-видимому, лишь доля мгновения, в котором тело отрока уже преодолело почти половину откосной стены оврага, когда гулкое, беспокойное трещание сорок наполнило не только ближайшее к оврагу дерево, но зазвучало и внутри ложбинки. Черно-белые крылья сороки, трепещущие на маленьком ее тельце, стремительно просквозили по дну оврага, едва всколыхав вялотекущие воды узкой речушки. Черные лапки птички, коснувшись покрытого брусничными стеблями валуна, немедля ярко вспыхнув мерцающими, черно-белыми струями света, выплеснули высоко вверх поток сияния, поглотив и саму сороку, и падающего вниз Яробора. Однако всего-навсе затем, чтобы крутнувшись по спирали живописать вельми высокую в сравнение с человеком королеву марух, крепко держащую в объятиях потерявшего сознания и окаменевшего мальчика, все поколь висящего вниз головой.
Легкое чи…чи…чи раздалось подле стоящей королевы и на соседний с корявыми боками камень опустилась еще одна сорока. Она также как королева выкинула вверх черно-белые дымчатые лучи света, резво пошедшие спиралевидной дугой, и вмале обратилась в еще одну маруху. Такую же, как Блага высокую с выточенной фигурой с серовато-стальным цветом кожи, зализанными назад волосами, только не серебристыми, а почти черными. Обряженная в сине-черное долгополое одеяние точно собранное из широких отрезов ткани, обмотанных вкруг туловища, а посему не имеющего швов, стыков, пуговиц, застежек и рукавов. Изящество тому одеянию придавало множество мельчайших, узких складок, подчеркивающих покатость стройных форм тела, с тем, однако, скрывающие не только ноги, но и стопы как таковые.