«Жизнь… бытие… существование определенного творения с прописанными формами и содержанием включает в себя поступательное движение от истока самого рождения до итогового разрушения плоти… Смерти. По мере следования, включая все стадии развития», — выводили уста Першего… Выводили слова любомудрия… философии аль все же простые истины, которые дано осознать только избранным, уникальным… И Яробор Живко с трудом прислушивался к той молви, пытаясь, если не понять, непременно запомнить.
Наконец, юноша окончательно пробудился, и, отворив вельми отяжелевшие веки, уставился на пламя, оное бушевало надвигающимися речными волнами, выплескивающимися на брег, в данном случае лишь огнистыми лоскутами прохаживаясь по сморщенному кизяку, плотно сбитому в тугие шары. Едва шевельнувшись, мальчик мгновенно ощутил свои руки, приткнутые к груди, поджатые, согнутые в коленях ноги. Клубящийся дымок от костра лениво подтянулся к лицу юноши и мягко облизал его кожу, словно оставив на ней пряно-горьковатый аромат травы.
Неспешно поднявшись с лежака Яробор Живко сел и огляделся. Он находился в достаточно большом по размаху полутемном помещении стены которого представляли изогнутые узкие рейки, перевязанные меж собой веревками и сводчатыми жердями, имеющих форму куполообразной крыши. Снаружи тот деревянно-веревочный каркас был устлан белым войлоком, местами проглядывающим, впрочем, изнутри его покрывали цветастые циновки и широкие ковровые полосы. Двухстворчатые, низкие двери, украшенные тонкой резьбой, были распахнуты внутрь помещения, а сам проем, скрывающий вход, плотно прикрыт войлочной завесой. Пол в помещение также устилали широкие подстилки, лоскутные одеяла да набитые шерстью жесткие, небольшие подушки. Лишь под головой юноши на подстеленных под ним одеялах лежали две более мягкие, перьевые подушки.
В центральной части шатра, где помещался костер, словно замкнутый в низкий треножник, в своде имелась неширокая щель, в каковую завертью, подымаясь, уплывал дым и единожды проникал свет. Из той дыры, словно зарясь внутрь помещения, заглядывало голубоватое, нависающее низко небо. При входе в шатер слева висела конская сбруя, колчаны со стрелами, несколько самострелов и ножны с мечом.
Три объемных прямоугольных сундука сверху накрытые серо-зелеными, вдвое свернутыми одеялами, располагались справа от дверей и к ним был приткнут круглый, небольшой, коротконогий стол, вероятно для того, чтоб занимать меньше места, приподнятый и поставленный на бок. Сразу за спиной Яробора Живко поместился и вовсе низкий, одначе, вельми широкий разборный шкаф, на полках которого стояли кухонные принадлежности: глиняные мисы, кувшины, черпаки, небольшие казанки, на удивление серебряные тарели, сосуды и блюда. А справа от того шкафа находился небольшой ларь, укрытый светло-серой каемочной скатертью.
Чуть зримо дрогнув, приоткрылся полог намета и внутрь вошел старик. Тот самый, которого в свое первое пробуждение видел Яробор Живко спящим. Озябше передернув плечами, юноша торопливо натянул лоскутно — собранное одеяло, наполненное шерстью, на плечи и голову, да с интересом воззрился на старика. Это был вельми худой человек со смуглым, точнее даже желтоватым, цветом кожи, черными, тронутыми белизной прожитого, жесткими прямыми волосами. Его словно уплощенное лицо с низким переносьем и выступающими угловатыми скулами, несло на себе приплюснутый, широкий нос, узкие губы с опущенными вниз уголками и темные, скорее даже черные очи. На лице старика на удивление для Яробора Живко не имелось бороды и усов, только пучком торчало жалкое ее подобие загнутых, коротких белых волосков из округлого, мясистого подбородка. Обряженный в бурые плотные портки, потертые короткие сапоги и серую рубаху, на которую сверху было накинуто распашное без застежек и шнуровки, долгополое одеяние, напоминающее кафтан, вобравшее в себя весьма разномастные цвета, начиная от красного и кончая синим. Меховой темно-бурый воротник того кафтана глянцевито переливался, словно был снят со зверя лишь давеча.
Старик, войдя в шатер, сразу направился к Яробору Живко и опустившись пред ним на корточки пронзительно зыркнул ему в лицо. И только морг погодя юноша понял, что глядит на него старик одним правым глазом, ибо левого, как такового, у него не имелось. Начиная от переносицы широкой, выпученной полосой пролегал по его лицу густо-красный шрам. Он проходил прямо по верхнему, сомкнутому и точно вросшему в нижнее веку глаза, купно разрывал плоть щеки, и завершался, будто теряясь в меховом воротнике кафтана. Однако даже с таким внушающим отвращения уродством, лицо старика пыхало добротой и благодушностью.
— Ах, шиша така беспокойна, — низко-охрипше и вроде как исторгнутым изнутрей гласом протянул старик. — Зачема поднялася? Нада лежать… лежать… Подняться не нада… Еще балеть…балеть долга и сильна.
— Где я? — вопросил, не скрывая своего изумления, юноша, и с неприкрытым любопытством обозрел и сам шатер, и изуродованного старика.
— Юрта… моя юрта. Живу туту я, внучка Айсулу и Волега-агы, — ответствовал старик, и в лучисто всколыхнувшемся пламени костра яро блеснула багряными пятнами, словно усеянными чревоточинами поверхность его левой щеки.
Полог загораживающий проход сызнова дрогнул и приоткрывшись впустил в юрту теперь уже сразу двух людей, того самого отрока, что спал подле старика при пробуждении Яробора Живко и средних лет мужчину. Высокорослый и дюжий в плечах человек, с мускулистыми руками, напоминающими булавы, где наврешием служили округлые кулаки, поразил юношу ясностью взгляда и мощью духа, вольностью которую он внес в шатер вместе со своим приходом. Прямоугольной формы его лицо имело четкие прямые линии, прямой грубо вырубленный подбородок, белокурые и долгие усы купно скрывали верхнюю губу и дотягивались своими кончиками почитай до груди. На лице этого человека, вспять стариковскому и мальца, белокожем, просматривались небольшие голубо-серые очи, свернутый набок костлявый, верно поломанный нос, с мясистым кончиком, также потянутым вправо, да полные, с тяжелой нижней, губы. Мужчина не больно-то разнился одежой со стариком, имея такие же бурые портки, рубаху. Однако сыромятный пояс, с серебряной лоптастой на вроде листа дуба застежкой, отличали в нем воина. Красными, высокими были сапоги на ногах, стянутые ремешками впереди, красной кирейка (верхний, долгополый, запашной кафтан со стоячим воротом), а на голове восседал долгий, рдяной колпак.
Он вдруг резко шагнул вперед, и, покрыв тем махом половину юрты, очутился обок старика и юноши. Мгновение спустя мужчина также стремительно присел, и срыву сорвав с себя колпак, показал оголенную кожу головы с трепещущим на макушке белокурым, долгим чубаром. Яробор Живко взволнованно всматриваясь в лицо мужчины, не сразу-то и осознал, что с ним не так. Только малость погодя приметив, что у человека нет ушей, а вместо них виднелась вкрапчивая, порыпанная, розоватая кожа огибающая слуховые проходы.
— О, Боги мои! — чуть слышно шепнул юноша, почувствовав дикий ужас, который окутал его изнутри, сдавил на миг сердце и прибольно вдарил по стенкам черепа… также чудно изнутри… Вроде как мозгу стало тесно внутри головы и он попросился на выход.
— Чего? Страшно? — меж тем по-доброму задел мальчика мужчина и небрежно провел правыми перстами потому, что являло ноне у него уши. — А ты не страшись малец я тебя не съем и ушей не лишу, — он на немного смолк, широко улыбнулся, растягивая уста и показывая рядья жемчужно-белых зубов. — Как тебя звать-то, а то лежишь тут… лежишь. Мы с Тамир-агы за тобой ухаживаем…Айсулу наша раскрасавица, тебя потчивает самым лучшим. — При этих словах мужчина на чуток оглянулся назад, взглянув в сторону застывшего отрока, — а кто таков ты и не сказываешь нам.
— Яробор Живко, — неуверенно произнес юноша и бросил робкий взгляд чрез плечо мужчины на отрока, который как, оказалось, являлся, той самой внучкой Айсулу.
И не мудрено, что Айсулу показалась Яробору Живко отроком, ибо худенькое, угловатое тельце девушки на первый взгляд не имело ничего общего с покатыми формами девиц лесиков, с объемными станами и большегрудыми. Чудилось Айсулу, также как и Яробор Живко, была какой-то ущербной в теле, впрочем, сие восполнялось ее миловидными чертами лица, очевидно, впитавшими в себя гены белой и желтой расы… потомков Небо и Асила. Потому-то светлая с легким отливом желтизны кожа, жесткие, короткие, черные волосы, тонкие, черные, точно островерхие крыши домиков брови, свидетельствовали о ее связи с отпрысками Асила. Однако округлое лицо, где вельми массивной была нижняя челюсть (особенно когда на нее смотрели наискось), с вогнутой спинкой и толику вздернутым кончиком нос, плоский лоб и маленькие, из-за коротких прорезей, глаза с водянисто-голубой радужной оболочкой, сразу отличали в ней отпрысков Небо… если не сказать точнее отпрысков Дажбы.