Легкой волной выбросились в мозг Яробора Живко четкие воспоминания.
Густой заполненный деревами лес, подступивший к глубокому оврагу, и словно поддерживающий его стены своими корявыми кореньями, да стоящего супротив него Дикинького мужичка. Воочию выглядящего старичком, низкого росточку, сухощавого, коль не сказать точнее худобитного сложения, с долгими руками, где на круглом лице просматривались два глаза с фиолетовыми крупными зрачками, широкой синей радужкой, и едва заметной голубоватой склерой, который низким, пронзительно треснувшим голосом протянул:
— Господин, потому как так положено величать всякое человеческое создание.
А засим, словно из густого мрака прорезался, как-то отрывисто приглушенно наполняясь осиплостью, и вспять ее теряющий, иной голос:
— Господь Перший, господина надо поместить в кувшинку, как можно скорей.
— Господин, — теперь это юноша озвучил изгнав воспоминания и оставив всего-навсе нить того за что можно было уцепиться и что быть может, могло привести его к Зиждителям. — Так меня величал Дикинький мужичок и голос, который обращался к Господу Першему, — досказал свои мысли Яробор Живко. — И ты тоже так называешь.
Маруха смутилась только на миг, поелику не ожидала, что мальчик столь четко помнит события своей жизни так или иначе связанные с появлением в ней Богов, а после стараясь увести разговор в безопасное русло молвила:
— Так мы духи величаем важных людей, к которым испытываем теплоту и тем величанием вежливо к нему обращаемся. Однако, — это Блага сказала много живее, узрев, что умный, сообразительный юноша вновь приоткрыл рот, абы сызнова спросить из ряда, как велел Господь Вежды «не озвучиваемого». — Я пришла к вам, чтобы успокоить, и кое-что даровать. Что на немного снимет ваши тревоги и дарует, — маруха на чуток прервалась, подбирая слова, — дарует душевный покой.
Королева тотчас, точно решая более не мешкать, порывчато дернула левой рукой, и в ее как оказалось лишь четырех перстах, лишенных среднего появилось зернятко, вроде круглой маленькой капельки.
— Положите в рот, господин, — мягко попросила маруха, протягивая пластичную кроху к устам юноши.
Яробор Живко резко вздрогнул всем телом, уставившись на переливающееся в редких лучах солнца зернятко и спешно отступив назад, еле слышно дыхнул:
— Я такое уже видел, — губы его тревожно заколыхались и подносовая ямка нежданно покрылась испариной… также враз вспотела кожа на носу и лбу.
Парень срыву сорвал с головы шапку и бурой шерстью некогда живого создания утер лицо. Не сильное дуновение ветра всколыхало его в сравнении с осударевским долгий вьющийся хохол, оставшийся на темени, и словно полюбовно приголубил оголенную кожу головы. Он медлил совсем чуть-чуть, а потом, вероятно, подгоняемый Крушецом и подбадриваемый благостно смотрящей на него королевой потянулся к ее руке. Блага не менее торопливо двинула перста к устам мальчика и почти втолкнула голубоватую капельку в его слегка приоткрытый рот.
Яробор Живко глубоко вздохнул, и единожды растворившаяся во рту кроха вместе со слюной соскользнула в глотку. И немедля юноша тягостно дрогнув, качнулся. Кожа его лица побледнела, веки тяжко сомкнулись и он, глубоко вздохнув, резко ослаб. Да словно подрубленный, выпуская из рук шапку, повалился плашмя назад, потеряв сознание. Право молвить ожидающая того состояния маруха, ретиво дернувшись вперед, мгновенно подхватила мальчика на руки. Она прижала в сравнение со своим его небольшое тельце к груди и на капелюшечку сомкнула очи. И без задержу щели на месте висков королевы начинающиеся от уголков очей и уходящие под волосы, с округлыми краями зримо колыхающиеся, яростно вспыхнули голубоватой изморозью и выпустили из своих недр сине-зеленый, густой дымок. А минуту спустя горящая рдяная искра, возникнув из воздуха, свершила полукруг над телом Яробора и врезалась в правый бок, точно съев и все его тело.
Королева тогда же открыла очи, и, узрев опустевшие и все поколь вытянутые вперед руки, спешно обернулась. Она вдруг звонко кликнула в сторону сорочиную чи…чи…чи подхватила с оземи шапку, оброненную юношей, и мгновенно покрылась серо-белой дымкой, будто выпущенной из собственного бирюзового одеяния.
Глава двадцать седьмая
Тишина наполнила Яробора Живко изнутри, она опутала все его тело, внутренние органы, кровеносные сосуды, мышцы, нервы. Она вклинилась в каждую клеточку его плоти, а после внезапно на место ей пришла картинка и пред очами, выросшая бескрайняя туманность рдяно-пурпурного цвета, заторможено растеклась по темно-синему пространству, кучно покрытому крупными голубо-белыми, многолучевыми звездами. Еще морг и пурпурная дымчатость поблекла, окрасившись по первому в рыжеватый цвет, а после приняв желтоватое сияние.
По-видимому, время тут все же двигалось, и сие была не картинка, а видение… Время двигалось, хотя и вельми тиховодно, перемещая свои выраженные для человечества лучи солнца по земле, стрелки по циферблату, сменяющие друг друга числа на электронном панно…
А пред очами Яробора Живко проступило покачивающееся взад… вперед вязкое полупрозрачное вещество, окутывающее его со всех сторон. Плывущее не только под ним, но и справа, слева и даже над ним. Так, что приотворившиеся очи лизнула та тягучая, теплая субстанция, на малость влезшая, похоже, и под раскрытые веки. Сразу над тем густо покачивающимся веществом находилась ажурно увитая округлая крышка, с тонким переплетением желтоватых нитей промеж себя, чрез каковое проступало легкое лазуревое сияние ровного свода.
Юноша удивленно уставился на ажурную крышку, прикрывающую сверху его ложе в каковом он плыл, ощущая парящее состояние не только головы, туловища, но и рук, ног. Единожды чувствуя в плотно сомкнутом рту вставленный мягкий долгий жгутик, выползший, очевидно, из покатой спинки данной люльки, также едва покачивающийся в тягучем веществе. По жгутику медленно струился голубоватый дымок, и казалось, он лениво втекает в глубины глотки, окутывает внутри легкие и насыщает их теплотой. Лишь пару минут спустя, тягостно ворочающий мозгами Яробор Живко сообразил, что он притоплено плавает внутри, похожего на половинку скорлупки, устройства, совершенно голый, и в углубление его пупка вставлен ярко-красный податливо-изгибающийся тонкий змеевидный отросток, укрепленный иным своим навершием к стенке люльки.
Встревожено пошевелив ногами, руками мальчик вызвал легкое покачивание густой субстанции и только днесь понял, что он не дышит носом… совсем. Однако явственно расслышал участившееся биение собственного сердца и тотчас запаниковал. Резко дернув всеми конечностями, юноша глубоко вздохнул носом. Однако тугое вещество не вошло в ноздри, точно там стояли заслонки, мешавшие его продвижению. Яробор Живко отворил рот, выпустил из сомкнутых зубов жгутик, и срыву рванувшись вверх, пробил головой ажурное полотно крышки. Та один-в-один, как тонкий ледок по осени, хрустнув, переломилась на множество частей и осыпалась в студенистое вещество, из коего юноша вынырнул. Последний широко раскрыл рот, глубоко вогнал в него воздух, и словно надавив на заволакивающий, легкие, дымок ощутил их плавное расширение и сжатие.
Моментально дрыгнувшись, выскочил из пупка змеевидный отросток с острым навершием, и гулко плюхнув в тягучую жидкость, заколебался своим телом в той прозрачности. Испустив из себя несколько алых капель. И немедля Яробор Живко порывчато вздохнул носом, вроде как оттуда убрали заслонки. Вязкая масса вещества медленно скатилась с его хохла прилепившегося концами почитай к середине лба и прочертила путь по спинке носа. Ажурные стенки крышки, оные поколь еще крепились к люльке, обмякнув, будто тканевые, шлепнулись вглубь субстанции желтоватыми пежинами и принялись неспешно растекаться по ее полотну.
Яробор Живко обхватил правой рукой стенку кувшинки, привстав, оперся ногами о гладь ее дна и резко перескочив через преграду, приземлился голыми стопами на отполированный пол, да не мешкая испрямившись, огляделся. Он находился ноне в обширной комнате, вельми неширокой и одновременно долгой, вытянуто-прямоугольной, схожей с коридором, которую величали на маковке худжра. Свод в худжре был не высок, а сами стены плавно изгибаясь, вмале сворачивая вправо, словно описывая полукруг, терялись в той кривизне. В комнате, где и стены, и пол, и свод были блекло-лазуревые, не имелось окон али дверей. А входом служила напоминающая вязкую жидкость серебристая завеса, все время колыхающая своей поверхностью, расположенная на стене супротив уводящему в кривизну коридору. По правую сторону от вылезшего из люльки Яробора Живко в ровном ряду стояли на мощных коричневых прямых столбообразных подставках такие же, небольшие кувшинки, точь-в-точь, как половинки яичной скорлупы, впрочем, пустые.