В комнате было тепло, и витал свежий воздух, которым легко дышалось. Одначе, несмотря на благостное состояние помещения, юноша, будучи совершенно голым и испытывая густой страх, мгновенно озяб. Вязкая жидкость, перестав стекать по нему, только он покинул кувшинку, принялась образовывать на его теле плотную белую корку, стягивая под собой в мелкую бороздку кожу.
Шаткой походкой Яробор Живко выступил от люльки в незанятый проход худжры, и, прикрыв дланью срамное место, огляделся в поисках какой одежи. Малой водовертью внезапно пошла серебристая завеса. Она на доли секунд точно раззявила проем и впустила в помещение Вежды и Трясцу-не-всипуху.
Бесица-трясавица нынче шедшая, в направлении стоящего мальчика, спиной, слегка покачивала своей сычиной головой, с тем негромко тарахтела:
— Вам надобно Господь Вежды незамедлительно, как только прибудет пагода покинуть Млечный Путь. Я на том настаиваю… Настаиваю, ибо слишком наглядно наблюдается ваша утомленность, если не сказать слабость. Вам надо было принять предложение Родителя раньше, поколь еще оставались силы и покинуть эту Галактику, с помощью Зиждителя Небо.
— Хмы, — едва слышно отозвался Вежды, неотрывно взирающий на толкущуюся пред его ногами бесицу-трясавицу. — Настаивает она! что-то ты Трясца-не-всипуха совсем распоясалась… совсем… Это даже не распоясалась… не осмелела, а прямо-таки обнаглела. Еще чуть-чуть и ты начнешь уже не настаивать, а гляди-ка указывать.
— Ну, раз вы Господь Вежды не желаете слушать указаний Родителя, Господа Першего, Зиждителя Небо, — отметила вельми бодро бесица-трясавица и резко остановилась, будто желая собственными телесами преградить путь Богу, она шибутней тряхнула головой, с тем вздев ее еще выше. — Придется мне, вашему созданию, набраться той самой наглости… смелости и настаивать на вашем отлете. Абы вы весьма утомлены, что обобщенно проявляется общей вашей слабостью, раздражительностью, нарушением координации и ориентации в пространстве. Вы стали подвержены вспышкам гнева, или вспять какой-то вялой апатия. И кожа ваша перестала излучать положенного сияния.
В целом Трясца-не — всипуха была права долгое время утаивания правды от Родителя, постоянное напряжение, а теперь еще и видения, вовсе выбили из сил Вежды. Посему он не только зримо схуднул, его мощные плечи, как и спина, стали сутулиться, а сияние токмо изредка оттенялось желтоватым мерцанием.
— Все, — негодующе дыхнул Димург, может, и, соглашаясь со своим созданием, но сейчас думая только о сохранении жизни Крушеца. — Замолчи… Не желаю слушать твою болтовню приправленную мудреными словечками. Я пришел посмотреть на нашего мальчика.
Вежды, наконец, оторвал взор от лица бесицы-трясавицы и медленно перевел его в направлении прохода. Он нежданно уперся взглядом в стоящего и вздрагивающего мальчика. И даже из таковой достаточной дали Яробор Живко увидел, как широко расширились очи Господа. Его словно тяжелые верхние веки, придерживаемые по уголкам крупными сияющими сапфирами яростно вскинулись ввысь… вместе с тонкими, дугообразными черными бровями.
— И не надобно было приходить, — меж тем продолжила трещать Трясца-не-всипуха, не приметив расширившиеся от волнения очи Бога. — Ходить в вашем положении вредно, все едино господин в обмороке и в кувшинке.
Она внезапно толи все же углядев изумление в глазах Господа, толи почувствовав его тяжелое колыхание тела, резко смолкла и обернулась. Ее один глаз, весьма здоровущий, примостивший во лбу, не имеющий радужки, с ярко-желтой склерой и крупным, квадратным, черным зрачком, стремительно увеличился в размерах, словно наехав на полусферическую выпуклость заменяющую нос.
— О, Господи, — озвучила бесица-трясавица движение своего лица, и тотчас тягостно сотряслось все ее худобитное, оголенное тело и качнулись вперед… назад руки. — Этого не может быть! не может быть! Господь Вежды как же так? Как? — голос Трясцы-не-всипухи скрипуче-писклявый надрывно дернулся, так вроде она желала разреветься. — Такого не может быть. Мы проверяли. Я проверяла, у господина был глубокий обморок, а, следовательно, лучица находилась в полном покое. Где?! Где Грудница, Галдея, Дутиха?!
Сие Трясца-не-всипуха закричала столь зычно, раскатисто и единожды кликушески, что казалось это ей старшей из бесиц-трясавиц надо побыть в дольней комнате пагоды и избавиться от нервозности. Однако, Яробор Живко при виде вошедших Вежды и бесицы-трясавицы недвижно замерший, и, кажется, переставший дышать тем гулким криком, воочью укатившим дальше по проходу за поворот, был пробужден, да глубоко выдохнув, чуть слышно молвил:
— Вежды, по верования лесиков тюремщик и судья злобных душ, что томятся после смерти в Пекол Мире. Тяжелые веки того Бога смыкают его очи, ибо стоит их поднять вилами прислужникам, враз испепелит подсудимого, нечестивца взгляд… Взгляд Бога…Бога, служителя, помощника Господа Першего.
— Грудница, Галдея, Дутиха! — еще яростнее закричала Трясца-не-всипуха и трагично всплеснула руками, может тем движением стараясь вызвать обморок у мальчика.
— Не кричи так Трясца-не-всипуха, — вставил своим бархатистым баритоном Вежды и нежно улыбнулся юноше, радуясь… несомненно радуясь, что Крушецу удалось днесь сломать замыслы Родителя. — Ты напугаешь своими воплями нашего бесценного мальчика… малецыка… нашего Ярушку.
Зиждитель степенно протянул правую руку вперед, и, ухватив за вздрагивающее костисто-выпячивающееся плечо бесицу-трясавицу, мягко отодвинул ее в сторону. Он сделал несколько широких шагов, покрыв тем, расстояние, разделяющее его и юношу, да неспешно опустился пред ним на корточки. Став многажды ближе к Яробору Живко, и нескрываемо полюбовно воззрился в его лицо.
— Значит, это были не сны… не видения, — прошептал едва слышно мальчик, и, узрев легкое колыхание сияния под кожей Бога, подняв руку, перстами нежно провел по его щеке.
Гулкий гул, вроде перемещающегося чего-то дюже крупного наполнило помещение и, вроде как накатило сзади. Парень испуганно сотрясся, предположив, что сейчас столь ожидаемая им встреча с Богом прервется, а его грубо изымут и сызнова бросят к людям. И абы того не произошло, Яробор торопко шагнул вперед и раскрыв руки крепко обнял Вежды за шею, уткнув лицо в его подбородок и шибутно, надрывно зашептав:
— Не отдавай, не отдавай меня… Не хочу, не хочу… умру…умру тотчас.
Одначе юноша зря страшился, ибо с иного прохода, что пропадал за поворотом, куда дотоль и улетел зов Трясцы-не-всипухи, явились ее сподручницы. Они, ретиво выскочив из него, махом остановились и не менее взволнованно уставились на Господа, да прильнувшего к нему мальчика.
— Тише…тише, мой любезный, мой Ярушка, — полюбовно протянул Димург, поелику данное чувство было его основой.
Господь одной рукой обхватил трясущееся тельце мальчика, прижал к своей груди и неспешно поднялся с присядок.
— О, Господи! — теперь это уже дыхнули прибежавшие бесицы-трясавицы… дыхнули все вместе… втроем… и их схожие фигуры, лица и, верно, очи единожды судорожно затрепетали.
— Говорила! — и вовсе визгливо, точно на высокой ноте протянула одна из них та, что величалась Грудница. — Говорила! Нельзя господина держать в обмороке, лучица вельми мощная. Ах! что же это… Надобно скорее господина обмыть.
— Обмыть! — гулко вторили ей Галдея и Дутиха.
Трясца-не-всипуха торопливо подскочила к ногам Бога, и, вскинув вверх руки, точно выпрашивая милости, также пискляво-плаксиво молвила:
— Господь! Господь Вежды господина надо обмыть, иначе корка днесь начнет разрывать наружный покров организма, что дюже… дюже болезненно.