Трясца-не-всипуха, стоявшая обок с Галдеей, которая голубоватым, пористым остовом бережными движениями обтирала лицо юноши, энергично повернулась к стоящим в проходе Богам и махом склонив голову, плаксиво, очевидно, надеясь на заступничество своего Творца, сказала:
— Зиждитель Небо, господин по нашим данным находился в глубоком обмороке, состояние лучицы — полный покой, не наблюдалось реакции на окружающие раздражители. Это было проверено мной и Грудницей, а почему господин очнулся…
— Потому как лучица вельми мощная, это, во-первых, а во-вторых, без Отекной и Маньи, невозможно быть уверенными в полном покое лучицы как таковой, або мы не являемся в данной области мастерами, — отрывисто взвизгнула Грудница, стоящая как раз супротивной стороны кувшинки и Трясцы-не-всипухи. — Я сие сразу озвучила при Господе Вежды оногдась… А дотоль Родителю, предложив усыпить господина. Но Родитель повелел держать господина в каматозном состоянии, хотя видимо остался недоволен моей речью и предложением.
— Смолкни… озвучила она, — не скрывая гнева, молвил Небо, и черты его лица враз дрыгнули, точно выплеснув сияние на волосы, усы, бороду, придав им еще более значимую золотистость. — Нам пока было важно, чтобы лучица ничего не ощутила… Не столько мальчик, сколько бесценная лучица, поколь не прибудут утерянные ваши сестры мастера Отекная и Манья. Вот, где скажи мне на милость ваша Отекная? Почему ее не разыскали в Косматом Змее ни Дивный, ни Воитель? Почему ее нет и в Северном Венце, хотя мой брат, и твой Господь Перший, нарочно для того попросил страту гипоцентавров, ее найти?
Старший Рас задав те вопросы, резко прервался и воззрился сначала на Грудницу, а после перевел взор на Трясцу-не-всипуху и с тем легохонько кивнул, предав еще большего движения Солнечной системе в навершие своего венца. Однако ответа не последовало, а обе бесицы-трясавицы торопко перевели взгляды единственных глаз на своего Творца, и по их серой коже всего тела пробежала зябь волнения.
— Родитель сказал, покуда не тревожить лучицу… — продолжил сказывать недовольно Небо, так и не дождавшись ответа от созданий. — Что теперь делать? Уверен гамаюны Ему уже обо всем доложили. Теперь и вовсе будет негодовать, что не справился с малым на меня возложенным.
— Я сам поговорю с Родителем, днесь схожу и поясню все, — незамедлительно вступил в толкование Вежды, несомненно, узрев брошенные на него, испуганные взоры бесиц-трясавиц. — В любом случае, — Димург туго вздохнул, — мне, похоже, не избежать созвездия Медунки так, что чуть больше… чуть меньше гнева Родителя не страшно.
— Что ты говоришь Вежды? — проронил Небо, и тотчас раздраженность покинула и его лицо, и голос. Он ласково огладил черные, кучеряшки волос сына и много мягче дополнил, — с чего ты решил, что Родитель направит тебя в созвездие Медунки в Острожок… Разве ты чем пред ним провинился?
— Провинился, — задумчиво протянул Вежды. Впрочем, узрев тревогу старшего Раса, не стал уточнять, чем провинился, и, не мешкая перевел разговор в более спокойное русло, — просто девочки тут не при чем. — Величая, таким образом, бесиц-трясавиц. — Они предупреждали по поводу лучицы, и ее возможностей… Предупреждали и меня, и Родителя, надо было, наверно, подождать открытия чревоточины и прибытия Отекной.
— Прибытия? — поспрашал старший Рас и рука его, соскользнув с головы Димурга, замерла на его плече. — Может я, что-то пропустил? Но в Млечный Путь поколь, как я ведаю, ничего не направлялось… И место определение Отекной неизвестно. Так, мне намедни молвил Перший… Родитель, обаче, никак не отозвался, но я уверен, и Он не знает, где находится данная бесица-трясавица.
— Родитель ведает, — и вовсе едва слышно дыхнул Вежды и немедля смолк…
Смолк… потому как Небо торопко переместил руку с его плеча и перстами прикрыл его губы. И сам тотчас замер, сомкнул очи и напряженно вслушался в витающие окрест него звуки. В венце его лучисто вспыхнула поместившаяся в середине красная звезда, почитай рдяно-пурпурным цветом, выпуская из себя алую легкую туманность, объявшую не только своим маревом Солнечную систему, но и голову Раса. Минуту спустя та алая морока медлительным, угловатым отростком влезла в ухо Зиждителя, вновь окрасив систему в голубоватые, желтоватые и зеленоватые полутона.
— Что? — негромко переспросил Вежды, узрев в неподвижности Раса, и в движении дымки над его головой, ведомое одним Богам.
— Все хорошо, — также тихонько отозвался Небо, и, отворив очи, по теплому взглянул на Димурга, убирая перста от его губ. — Повелел мне немедля прибыть к Нему. Вам успокоить мальчика, лечение поколь отложить, Крушеца поддержать. Если мальчик не станет тревожиться, видений не будет и вам с Седми не придется мучиться. Я вернусь скорей всего на дацане Седми или своем зинкурате. Тебе же Вежды Родитель велел исполнить обещанное, к моему возвращению.
— Обещанное? — непонятливо вопросил Димург, а после резко дернул головой, и опустил взор… понимая, что обещанное касается возвращения Отекной на маковку.
Небо степенно повернулся, при том его взгляд полюбовно прошелся по лицу юноши, каковому бесицы-трясавицы позволили открыть глаза и все также медленно, как делали в особенности Расы, направился к серебристой завесе, вмале сокрывшись в ней.
Яробор Живко уже вынырнул из клейкой жидкости, которая на удивление не стекла, а испарилась, и ее уровень несколько понизился, похоже большей частью всосавшись в дно самой кувшинки. И незамедлительно бесицы-трясавицы принялись смазывать буро-прозрачной мазью, выдавливаемой из серых бугорков расположенных на гладкой внешней поверхности люльки, кожу на мальчике, покрытую тонкими трещинками, теперь право молвить не кровоточащих, да прямо на глазах стягивающих свои края. Вежды вельми горестно проследив взором за пропавшим в завесе Небо, протяжно вздохнул. Теперь он не мог не исполнить, того, что пообещал Родителю через старшего Раса, а именно возвращения Отекной на маковку. Понеже Родитель уступал его просьбе и поколь направлял в Млечный Путь занамест Воителя Мора. Днесь Вежды не мог подвергнуть жизнь Яробора Живко, как когда-то желал, абы спасти Крушеца, гибели (хотя с тем волнение за удел Крушеца все еще его тревожил). Не мог не только потому как более не хотел идти против Родителя, но и потому, как узрев мальчика здесь… обок себя, уже не сумел бы дать указания своим созданиям его уничтожить, оставаясь по естеству вельми в том мягким Господом.
Клейкая жидкость степенно опускающаяся и впитывающаяся во внутренние стенки скорлупки не оставляла следов, своего оттока, вроде просачиваясь сквозь них. С иного прохода, что пропадал за поворотом, откуда дотоль выскочили сподручницы Трясцы-не-всипухи, явилась еще одна бесица-трясавица, черты лица которой, смотрелись несколько поведенными вправо, точно подвергшиеся судорге. Скорчея, как ее звали, принесла долгое серебристое сакхи, сандалии для мальчика и подала их Галдее. И уже вдвоем они одели усевшегося в люльке Яробора Живко, а Трясца-не-всипуха и Дутиха, между тем обули ему на ноги серебристые сандалии с загнутыми кверху носами, к тонкой подошве каковых крепились крученные ремешки, охватившие по кругу голень на три раза.
— Господин может идти, — доложила весьма нынче покладистая Трясца-не-всипуха, и протянула руку к юноше помогая ему подняться на ноги.
Яробор Живко неторопко испрямился, и все поколь находясь в люльке, глянул снизу вверх на Вежды да прерывисто всхлипнул.
— Ну, что ты мой дорогой, — благодушно протянул Димург и сам удивляясь, как раньше мог говорить с Седми об уничтожение этого, столь дорогого ему мальчика, да подхватив его на руки, крепко прижал к груди.
— Господин может идти сам, не надобно перегружаться и носить его. Вы сызнова утомитесь, Господь Вежды, — торопливо затарахтела не просто Трясца-не-всипуха, а и все остальные четыре бесицы-трясавицы, включая вновь явившуюся, обращаясь вслед неспешно уходящего из помещения Бога.
Глава двадцать восьмая
В зале маковки уже давно витала тишина. Она порой была нарушаема токмо глубоким выдохом Яробора Живко поместившегося в кресле подле Вежды. Мальчик не просто обнял Господа за левый бок. Широко раскидав свои малые ручонки, он, кажется, вжался в столь мощное в сравнении с ним тело Бога, словно страшась, что его оторвут от Димурга. Густоватые облака почти пепельного окраса медлительно перекатывали в ставшем сызнова фиолетовым своде боками. Они нежданно приобретали покатые выпуклости, вогнутости, аль не менее стремительно живописали на своей поверхности вороночные образования, в коих вроде в водокрути перемещались по коло серо-сизые, пухнущие полотнища. Те заверти отражались в зеркальных стенах и глади пола придавая им и вовсе переливчатость сияния, и чудилось иноредь зыркающему на них юноше выбрасывали ввысь вороночные сизо-серые пары.