О красоте и величии храма можно говорить без конца. Этому высшему достижению византийской архитектуры посвящено немало страниц в мировой художественной и специальной литературе. Но сегодня при его даже беглом осмотре больше всего поражает, как он вообще уцелел при столь бурной и богатой трагическими поворотами истории города, как сумел не только сохранить свои первоначальные достоинства, но и включиться в совершенно иную жизнь, иную систему ценностей, присущих другой цивилизации и другому мировоззрению. Храм-музей сегодня как бы символизирует и иллюстрирует комплексность и неоднородность культурно-исторических традиций Стамбула.
О многообразии этих традиций, хозяйственных, дипломатических и прочих связей, в том числе в области искусства, свидетельствует и расположенный рядом с храмом-музеем Айя София дворец-музей Топкапы. Это бывшая (до 1839 г.) резиденция султанов и довольно яркий памятник турецкого зодчества и его трансформаций на протяжении почти четырех веков: выстроенный в 1464–1478 гг, дворец впоследствии (вплоть до 1817 г.) постоянно расширялся, достраивался и перестраивался. Византийские, турецкие, арабские, персидские и прочие мотивы вносились в архитектуру Топкапы несколько стихийно, в зависимости от воли султанов и, как правило, в связи со знаменательными событиями их царствований. Вследствие этого дворец представляет собой довольно хаотичное нагромождение строительных форм разных эпох, происхождения и ценности. Здесь султаны объявляли войну и мир, принимали послов, назначали и смещали визирей, судили и казнили непокорных.
Теперь здесь оружейная палата и несколько больших экспозиций, фактически самостоятельных музеев. Через просторный, со свежей травой и стройными чинарами внутренний двор, проходим направо, в бывшие султанские кухни, где ныне разместилась выставка китайского. японского и европейского фарфора, а также турецкой посуды из меди и стекла. Посуды много: только свыше 10 тыс. предметов — ваз, тарелок, чашек и др. — из китайского фарфора (да изделий из японского или саксонского, пожалуй, не меньше). Ведь в обычные дни в султанской кухне готовили на 5 тыс. человек, а в праздники — на 15 тыс. Проходя под тенистой аркадой в другие залы дворца, осматриваем оружие (особенно запоминаются богато украшенные кинжалы и сабли) и различные драгоценности из султанской казны (в Османской империи наряду с государственной была личная казна султана, которая в отличие от первой никогда не пустовала), личные одеяния и украшения султанов, их троны. Об одном из них, золоченом, с изумрудами и жемчугами по красной эмали, ходила легенда, что он был захвачен султаном Селимом Явузом у персидского шаха Исмаила. Последние же исследования, по словам хранителя музея Кемаля Чыга, доказали, что этот трон был захвачен в Индии персидским шахом Надиром у делийских султанов Тимуридов и в 1746 г. подарен турецкому султану Махмуду I (Надир-шах, будучи тюркского происхождения, желал прекращения вечных турецко-персидских войн).
Сокровища Топкапы можно перечислять без конца: здесь и знаменитый бриллиант «Кашыкчи» в 86 карат, нс менее известный меч «Топкапы», украшенный бриллиантами, индийская статуэтка курильщика под балдахином (вся из жемчуга), золоченые короны и т. д. Особый интерес представляют ордена, которые носили султаны: турецкие, русские, австрийские, французские, а также различных итальянских и германских государств.
В старом Стамбуле почти все достопримечательности — рядом. Главный вход в Топкапы — Баб-и хумаюн (императорские ворота) — справа от древних стен храма Айя София. Из окна одного из залов дворца — прекрасный вид на Босфор и бухту Золотой Рог. По выезде из Топкапы нас ждет еще одно напоминание о древности Стамбула, о том времени, когда он был еще не столицей ислама, а первым городом христианства.
Недалеко от храма Айя София — подземное водохранилище Йеребатан (от тур. «йеребатан сарай» — «Провалившийся под землю дворец»). Это огромное подземелье со множеством (более 300) высоких колонн, завершающихся сводами кирпичных арок, и с поблескивающей в полутьме водой. Выстроенное, как и храм Айя София, при императоре Юстиниане, водохранилище называется также «цистерна Базилики» (в городе есть и другие цистерны византийского и римского времени). Эта и прочие сохранившиеся цистерны имели огромное значение в древности, да и в средние века, во время осады города. Во всяком случае, ныне их демонстрируют туристам (Йеребатан нам показывали как «водопровод Юстиниана»), Они считаются интересными и в некоторых случаях даже выдающимися памятниками византийской эпохи. И все же от йеребатана остается несколько тяжелое впечатление, как от всякого сооружения, исполненного мрачного величия.
Вообще впечатления от осмотра города довольно разнородны и не сразу складываются в целостную картину. Возможно, что вначале мы находились немного под влиянием всего прочитанного об этом удивительном городе. «Стамбул, — писал С. Л. Утченко, — бесспорно не европейский город, это ясно. Но он не похож и на город восточный»[2]. Согласиться с этим утверждением можно лишь с одной поправкой: Стамбул, скорее, соединяет в своем облике черты восточного и европейского города. Недаром Маркс называл этот город золотым мостом между Востоком и Западом[3]. Естественно, он как бы не тот и не другой, оба сцазу. Он воплощает взаимопроникновение Европы и Востока. Сделав этот вывод, воспринимать город и оценивать его по достоинству гораздо легче.
Полувосточный, полуевропейский, Стамбул с первого же взгляда поражает сочетанием обликов разных эпох и особенностей архитектуры различных стилей, способностью Интегрировать, усваивать, переваривать нее то, что дали ему столь непохожие друг на друга периоды его истории, обитавшие на его территории жиголо, сталкивавшиеся и перекрещивавшиеся здесь культурные и политические влияния, национальные и художественные формы.
Старый Стамбул раскинулся на семи холмах. Круто избирающимися вверх от порта улицами и переулками, нависающими один над другим в виде уступчатых террас домами, в которых верхние этажи выступают над нижними, впечатлением какой-то общей устремленности от моря к небу Стамбул напоминает столицу Алжира. Но здесь нет таких ярких красок и импрессионистских полутонов, а также рафинадной «белокаменности», свойственной Алжиру, как и большинству других городов Магриба. В меньшей мере похож Стамбул на другие средиземноморские порты, раскинувшиеся на склонах прибрежных гор, например Пирей или Неаполь. Еще больше сравнений напрашивается при виде отдельных зданий или архитектурных комплексов; султанский дворец Топкапы напоминает дворец крымских ханов в Бахчисарае (только он намного больше, богаче, в том числе зеленью, и расположен не в низине, а высоко над слиянием вод Босфора, Золотого рога и Мраморного моря); голубизна майолики Голубой мечети сродни чем-то голубизне купола Гур-Эмира в Самарканде; ажурная резьба по камню или дереву, характерная для многих старинных зданий Стамбула, воскрешает в памяти работы хивинских и бухарских мастеров. Сходство иногда бывает столь поразительным, что, например, совершенно нельзя отличить фонтан Ахмета III во дворце Топкапы от воспетого Пушкиным фонтана Бахчисарайского дворца.
Однако современный Стамбул чужд или почти чужд восточному колориту. Прежде всего это относится к самим стамбульцам — спокойным, одетым по-европейски, нередко светловолосым и светлоглазым. У одного нашего турколога я потом прочитал, что сдержанность турок доходит до скованности. Но другой знаток Турции, часто там бывавший, сказал: «Это только пока они не разозлились. В гневе темперамент у них брызжет через край». Но мне этого видеть не пришлось; судя по всему, в Турции не принято сердиться по пустякам. Слишком много слез и крови было пролито в свое время в Стамбуле — городе, столь много повидавшем и пережившем. Именно здесь чувствуется, какими сложными и часто противоречивыми путями шел этногенез турецкого народа, какой немалый вклад внесли в него проживавшие ранее на землях Византии, а потом Османской империи греки, грузины, славяне, венгры, армяне, итальянцы, албанцы и представители других народов Балкан и Средиземноморья.
3
К. Маркс. Понижение правительства по финансовому вопросу — Извозчики. — Ирландия. — Русский вопрос. — К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 9. с. 240.