Трактовка этого вопроса отягощена вненаучными априорными соображениями, обусловленными в конечном счете все тем же смешением статистического и содержательного подходов к феномену собственности. В частности, в советской историографии[3903], под влиянием сталинских формулировок, долгое время бытовало мнение, что феодальная собственность — это собственность феодала. Наиболее отчетливо эту мысль сформулировал Б.Ф. Поршнев[3904]. Его высказывания на этот счет вызывают лишь чувство неловкости. Достаточно сказать, что, будучи специалистом по французской истории, он понимал titre de propriété ("титул собственности", т. е. документ, подтверждающий право собственности) как свидетельство того, что при феодализме земельными собственниками могли быть только лица, имеющие дворянский титул! С.Д. Сказкин думал иначе. Хорошо зная и реальную историю, и теории февдистов, он отдавал себе отчет в том, что земельная собственность отнюдь не была прерогативой господствующего класса, и полагал, что понятие феодальной собственности несводимо к понятию собственности феодала[3905], но мысль эту, к сожалению, не конкретизировал. Дальнейшее изучение феномена собственности, например у А.Я. Гуревича, шло преимущественно в рамках изучения сугубо ментальных явлений; при всей ценности полученных при этом результатов, они формулировались на существенно другом научном языке, не вполне адекватном задачам экономико-правового исследования. Речь идет не столько о разграничении "владений" историка, юриста и политэконома, в междисциплинарном исследовании достаточно бессмысленном, сколько об уточнении того, методы какой именно науки следует в данном случае взять на вооружение.
Суть проблемы в том, чтобы понять историческую специфику отражения социально-экономических явлений в праве. Это в полной мере касается и характеристики субъекта имущественных правоотношений, каковая должна быть составлена именно в юридических категориях. Однако сделать это совсем непросто. Наибольшие затруднения, помимо чисто источниковедческих загадок, связанных с интерпретацией неустойчивой и противоречивой юридической терминологии анализируемых текстов, вызваны частым несовпадением зафиксированных в них правовых норм с фактическими, реально существовавшими аграрными отношениями. Поэтому, хотя данный вопрос находится, по определению, вне компетенции политэкономии, его решение предполагает, помимо анализа этих норм, их соотнесение с чисто экономическими, прежде всего рентными отношениями.
Поскольку в трактовке имущественных правоотношений иных обществ, нежели наше, мы неизбежно отталкиваемся от их понимания в современном нам праве, следует напомнить, что это право абстрагируется от классовых различий. Субъектом права, в том числе права собственности, является товаровладелец, и таковыми мыслятся все граждане, не исключая и наемных рабочих. Универсальный характер буржуазного права, выражающийся в формальном равенстве граждан (и даже неграждан) перед законом, обусловлен в конечном счете господством товарно-денежных, вещных отношений. При феодализме ничего подобного быть, конечно, не могло. Уже сама ограниченность рыночных связей предполагала отражение в праве, наряду с имущественными, чисто социальных различий. Поэтому "нормальным" субъектом средневекового права выступал не абстрактный член гражданского общества, а индивид, обладавший наибольшим социальным весом и наибольшей правоспособностью, каковым, естественно, являлся представитель господствующего класса. Однако привилегированное положение феодала проявляется в праве либо в процессуальных и общесоциальных моментах, либо в сфере рентных отношений с зависимыми от него держателями. Что же касается правоотношений феодала с непривилегированными, но независимыми от него собственниками, равно как и правоотношений последних между собой (не только ротюрье, но и зависимых держателей — в той мере, в какой они являются собственниками какого-либо имущества), то в силу ущербности их социальноюридического статуса, эти отношения редко рассматриваются особо. На практике же они обычно уподобляются правоотношениям в среде феодалов — постольку, поскольку они сводимы к универсальным вещным отношениям и отделимы от таких специфических отношений, как оммаж и другие формы социальных взаимосвязей феодальной элиты. Поэтому, хотя феодальная собственность никак не исчерпывается собственностью феодалов, при изучении формы собственности, имевшей место в интересующем нас обществе, вполне оправдано сосредоточить внимание на имущественных правоотношениях внутри господствующего класса. К этому побуждает и состояние источников, запечатлевших в основном именно эти отношения.
3903
В шкафах западноевропейских медиевистов свои скелеты, также (хотя и по другим историографическим причинам) мешающие увидеть в субъекте права собственности историческую категорию.
3905