Роль итальянской историографии существенно другая. В целом, итальянские ученые, по сравнению с каталонскими, внесли в изучение южнофранцузской истории меньший вклад. В этом смысле, Альпы оказались более серьезной преградой, чем Пиренеи. Так было уже в средние века: Прованс был связан не столько с Северной, сколько с Центральной и особенно Южной Италией. Свою роль сыграла и относительная бедность архивов Лигурии и Пьемонта раннесредневековыми документами, что объективно подрывает основу для межрегионального сотрудничества, столь естественного для историков Лангедока и Каталонии. "Нестыковка" связана и с традиционной ориентацией итальянской историографии на более ранний или более поздний период, соответственно на античность или классическое средневековье. Промежуточная эпоха в Италии не самая популярная, хотя, конечно, и она не обделена вниманием.
В своих исследованиях итальянские историки редко выходят за пределы Италии. Естественное исключение составляет история Римской державы, в том числе ее "жизнь после смерти" — примерно до времени Григория Великого. Идет ли речь об истории права или социальных групп или форм организации производства и публичной жизни или истории церкви, религии и культуры, — во всех этих областях знания, на материале переходного периода от античности к средневековью, итальянскими историками сделано немало. Однако, как уже говорилось, именно этот период менее всего интересует французских медиевистов. В результате, им, по большей части, неизвестны важнейшие работы итальянских авторов по постклассическому римскому праву[192] или аграрному строю владений Святого Престола[193] или патристике — даже если речь идет об опытах использования трудов отцов церкви для изучения собственно южнофранцузской истории этой эпохи[194]. Кстати, в виде исключения, такие работы появляются иногда и в Испании[195], поскольку для испанских историков V–VII века — это тоже, в известной мере, еще общая европейская территория. Во Франции их знают лишь узкие специалисты. Заметно больший отклик они получили в немецкой и англоязычной историографии, но подобно работам М. Хайнцельмана, П. Гири или У. Клингширна, они не воспринимаются ни авторами, ни критиками как имеющие отношение к проблеме феодализма.
Влияние итальянских медиевистов ощутимо также в некоторых специальных областях, например в истории природной среды, агрикультуры и питания[196]. Хотя есть веские основания считать, что увлечение последними двумя темами пришло в Италию из Франции, сегодня итальянские медиевисты добились на этом поприще серьезных результатов, и, что касается истории питания, лидируют. Признанным авторитетом в этой сфере считается М. Монтанари[197]; его монография о рационе раннесредневековых крестьян все еще не имеет аналогов, хотя французский материал в этом отношении не уступает итальянскому. Начиная с 70-х годов итальянцы участвуют и в общих дискуссиях об инкастелламенто, "феодальной революции" и т. д.[198], но, в целом, недостаточно активное сотрудничество французских и итальянских историков раннего средневековья является одной из самых досадных особенностей рассматриваемой историографической ситуации.
192
Например:
193
194
195
197
198