На мой взгляд, коренное отличие средневекового общества от античного заключается в принципиальном различии двух хозяйственных механизмов, определяющих функционирование двух соответствующих экономик. Намеренно отвлекаясь сейчас от огромного богатства стадиальных, географических, отраслевых и иных характеристик как античного, так и средневекового общества, равно как от бесконечного разнообразия признаков порожденных ими цивилизаций, и говоря именно о производстве, суть этого различия можно выразить в нескольких фразах.
В классическом римском поместье организатором воспроизводственного процесса, не исключая и воспроизводства рабочей силы, выступает рабовладелец, который поэтому всецело распоряжается той частью вновь произведенного продукта, что обеспечивает воспроизводство средств производства. В пределах поместья он является практически единственным полноценным членом гражданского общества, регулярно или эпизодически выполняющим разнообразные общественные повинности: административные, судебные, представительские, культовые, а в провинции еще и фискальные. Поскольку раб полностью отстранен от выполнения каких-либо общественно значимых функций, так что его воспроизводство как работника не предполагает даже рождения и воспитания детей, рабовладелец потребляет, помимо произведенного рабами прибавочного продукта, еще какую-то часть продукта необходимого, нужного ему для самореализации в качестве полноценного члена гражданского коллектива, несущего соответствующие расходы, — и, с точки зрения рабовладельческого общества, ненужного рабу.
Совсем другую картину мы наблюдаем в "нормальном" средневековом поместье, т. е. таком поместье, в котором господское хозяйство играет незначительную роль (и при этом необязательно основано на барщине зависимых крестьян — ведь были еще и холопы, и наемные работники), и ориентировано на обеспечение стола самого господина, причем продуктами особого рода: качественным вином, фруктами, овощами, возможно, птицей и рыбой, но никак не зерном, бобовыми или мясом. В таком поместье почти вся земля поделена между зависимыми крестьянами, и именно они, каждый на своем наделе, и являются истинными организаторами производства. В отличие от рабочего эпохи капитализма, зависимый крестьянин не считался полноценным членом общества, но в некоторых гражданских функциях (в том числе административных, судебных, военных, культовых) общество ему не отказывало. Соответственно, наряду с заботой о воспроизводстве средств производства, зависимый крестьянин оставлял себе, с молчаливого согласия общества, помимо полноценного по тогдашним меркам необходимого продукта также некоторую часть продукта прибавочного. Какую именно, зависело от множества конкретных факторов, составляющих суть его непростых отношений с сеньором.
Если наложить эти картины одна на другую, станет ясным, что в римском поместье рабовладелец контролировал огромную часть вновь произведенное го продукта, пуская его и на производственные, и на личные (в том числе общественно значимые) цели, и отдавая рабу лишь энную часть необходимого продукта — такую, которая была бы, безусловно, недостаточна свободному римскому крестьянину — отцу семейства, члену общины, воину и т. д. Напротив, в средневековом поместье из всего вновь произведенного продукта господину перепадала лишь часть прибавочного продукта, тогда как все остальное оставалось в руках крестьянина. Это никак не означает, что он благоденствовал: при невысокой производительности труда львиная доля урожая шла на воспроизводство средств производства. Тем не менее, различия в уровне жизни раба и зависимого крестьянина несомненны, не говоря уже о различиях в образе жизни, в мере общественной ответственности, в разнообразии общественных ролей и самом положении в обществе.
Подобно тому, как человек не стал человеком, впервые взяв в руку палку и сбив ею первый кокос, античное рабство не трансформировалось в феодализм в тот момент, когда рабовладелец пожаловал выпущенному из эргастерия рабу надел земли, добавив к нему от щедрот своих упряжку быков, запас продовольствия, какой-то скарб, а заодно и сожительницу. Источники не слишком внятно объясняют, как на деле происходила такая трансформация, но вполне очевидно, что не только феодальный строй в целом, но даже характерный для него хозяйственный механизм формировался на протяжении очень длительного времени, измеряемого столетиями. Рискуя быть обвиненным в излишней психологизации общественных отношений, отважусь все же сказать, что на такую кардинальную перестройку экономики общество могло решиться не иначе, как многократно, на протяжении жизни многих поколений, проверив новый хозяйственный механизм на прочность. Не пропьет ли раб свою упряжку? Хватит ли у него разумения пустить значительную часть урожая на семена? Отложит ли он другую часть этого зерна на черный день? Из каких средств он будет расширять производство? Что он будет делать, когда перестанут плодоносить лоза и олива, а именно, где он достанет саженцы и на что будет покупать вино и масло, пока не войдут в силу новые посадки? Как он поступит в случае неурожая, мора животных и прочих непредвиденных напастей? С другой стороны, действительно ли он готов воспитывать своих детей? Можно ли ему доверить хотя бы некоторые простейшие общественные функции, скажем, по поддержанию санитарии и элементарного правопорядка? И как он поведет себя, если Ганнибал вновь окажется у ворот?