К величайшим бедствиям любви относится разрыв. Он бывает нескольких видов, и первый из них — разрыв, вызванный осторожностью из-за присутствующего соглядатая. Такой разрыв достойней всякого сближения, и если бы само это слово и законы его наименования не требовали включения его в эту главу, я, наверное, говорил бы о нем, почитая его слишком высоким, чтобы включать в эту главу. И видишь ты тогда, что любимая отворачивается от любящего, обращается с речью к другому и двусмысленно отвечает намекающему, чтобы не настигли его предположения и не опередили его подозрения. Ты видишь, что и любящий поступает так же, но природа увлекает его к возлюбленной и душа его к ней направляется вопреки ему, и видишь ты тогда, что, отворачиваясь, подобен он идущему навстречу и, молча, как бы говорит, и смотрит он на самого себя, глядя в другую сторону.
И когда человек, острый и догадливый, раскроет тайный смысл их речей, поймет он, что скрытое отличается от явного и высказанное громко не есть суть дела. Поистине, это зрелище, достойное восхищения мужеством влюбленных, в то же время вызывает жалость к ним и печаль об их участи. У меня есть стихи, и я приведу их, как мы условились, хотя в них и выражена другая мысль. Вот один из них:
Его бранит Абу-ль-Аббас, и мне становится досадно;
Так рыба страуса бранит за то, что воду пьет он жадно.
И я порою льстил друзьям, известной цели достигая;
Без этого на свете жить, пожалуй, было бы накладно,
Мы залучаем птиц в силки, отборных не жалея зерен,
Чтобы приманкой нам самим прельщаться было неповадно.
Я скажу еще стихи из поэмы, заключающей различные изречения и всевозможные свойства природы.
Я сердце бы другу открыл, как зубы при всех обнажаю
В холодной улыбке подчас, навязчивого избегая,
Горчайшие снадобья пьем, страдая тяжелым недугом,
Хотя золотящийся мед приятней, чем пища другая.
Какие невзгоды терпеть приходится в тягостной жизни,
Себе самому вопреки возлюбленным пренебрегая!
Достанешь ли ты, не нырнув, жемчужину, скрытую в море,
Когда бережет жемчуга ревниво пучина морская?
Желанного клада искать согласен я и в чужеродном,
Врожденные свойства души усиленно превозмогая.
Аллах всеблагой изменил законы свои милосердно,
Спасительный путь указав блуждающим в поисках рая.
Подобные свойствам других, найдутся в душе моей свойства,
Однако в глубинах души цела справедливость благая.
Так в каждом сосуде вода окрашена цветом сосуда,
И все же прозрачна вода, для жаждущего дорогая.
В моей беспокойной душе владыки любви воцарились,
Сулят мне блаженную жизнь, безвременной смертью пугая.
Обманчива строгость моя, но мной завладеешь едва ли,
Небрежной улыбкой к любви как будто бы располагая.
Бежать я хотел бы в душе от этой пленительной власти,
А сам повторяю: «Привет!» назойливее попугая.
Сначала бывает игра, которая всех забавляет;
Потом полыхает война, безгрешных и грешных сжигая.
Хоть с виду змея хороша в узорах своих разноцветных,
Таит она все-таки яд, небрежных предостерегая.
Хоть меч закаленный красив, как молния в сумрачном небе,
Грозит нам погибелью сталь, когда засверкает, нагая.
Как не был бы ты горделив, гордыня твоя торжествует,
Когда унижаешься ты, желанных вершин достигая.
Кто кланяется до земли, тот счастлив бывает нередко;
Во всех начинаньях ему сопутствует слава людская.
Для юноши лучше всегда позор, предвещающий славу,
Чем слава, в которой позор; прилипчива слава такая.
За голодом следует пир, богатством сменяется бедность;
Гнетущая скудость порой — предшественница урожая.
Не ценит величия тот, кому неизвестно смиренье;
Для отдыха нужно устать, все силы свои напрягая.
Приятней напиться воды в безводной, бесплодной пустыне,
Чем пить, когда перед тобой вода без конца и без края.
Различия тварей познав, мы брезгуем несовершенным;
Хорошего в жизни проси, отравленное отвергая.
Прозрачную воду ищи, однако довольствуйся мутной,
Уверившись, что на земле иссякла вода ключевая.
Не пейте соленой воды, она раздирает нам горло,
Пусть хочется пить, но претит свободному влага дурная.
Бери все, что можешь ты взять; подарком дешевым не брезгуй;
Довольствуйся малым в любви, на большее не посягая.
Нельзя доверяться любви; не свяжешь ее, не привяжешь;
Порадует и ускользнет: она же тебе не родная!
Отчаиваться не спеши: победе способствует мудрость.
Труднее труднейших задач бывает задача иная.
Не думай о мраке ночном: уже засияла денница.
Не верь быстролетному дню: пора наступает ночная.
Скалу сокрушает волна, отхлынув и снова нахлынув;
Готова скала подтвердить: податлива твердь вековая.
Усердствуешь, не торопясь, упорствуешь и побеждаешь;
Не часто струятся дожди, а все-таки почва сырая.
Когда бы вкушали мы яд, как прочую пищу вкушаем,
Отравою нынешней мы питались бы, не умирая.
Затем бывает разрыв, вызванный любовной надменностью. Он слаще многих сближений, и поэтому случается он только при уверенности каждого из влюбленных в другом, когда утвердится доказательство действительности его договора. Тогда-то и делает возлюбленная вид, что порвала, желая видеть стойкость любящего, и чтобы не была его жизнь вполне ясной и опечалился бы он от этого, если чрезмерна его любовь, но не из-за того, что случилось, а боясь, что дойдет это дело до чего-нибудь более значительного и будет разрыв причиною иного, — или же опасаясь, что наступит беда от случившегося пресыщения.
Мне пришлось в юности порвать таким образом с кем-то, кого я любил, и разногласие немедленно проходило и снова возвращалось. И когда это участилось, я сказал для шутки стихотворение, сочиненное тут же, каждый стих которого я заключил полустишием из начала «Муаллаки»[37] Тарафы ибн аль-Абда, — это из той, которую мы читали с объяснениями под руководством Абу Саида аль-Фата аль-Джафари, со слов Абу Бакра аль-Мукри, ссылавшегося на Абу Джафара ан-Наххаса — да помилует их всех Аллах! — в соборной мечети Кордовы. Вот оно:
Цела в моем сердце дружба, чему душа моя рада;
Так целы следы кочевья на ярких камнях Самхада.
Я помню крепкую дружбу; она все еще сверкает,
Как будто узор на коже: мучительная награда!
Я с ним прощался, не зная, вернется ли друг мой милый;
Ронял я на землю слезы, подобье жгучего града.
А люди мне говорили, упреков не прекращая:
«Мужайся! В разлуке стойкость — единственная ограда».
вернуться
Муаллаки (букв.: «подвешенные») — так называют семь (или десять, по другой легенде) лучших касыд-поэм доисламских поэтов V—VI вв.; по преданию, эти поэмы золотыми буквами записаны на свитках, подвешенных в храме Каабы.
