Далее, сторонники этой версии продолжают описывать образование всего организма и всех его частей так, как естествоиспытатели описывают образование зародыша в матке, не пропуская ничего, до полного сформирования и развития его членов к моменту выхода плода из чрева. При описании совершенствования они прибегают к этой основной глине, находящейся в брожении и обладающей формирующим началом, так как из нее образуются все оболочки, покрывающие тело человека, и все другое, необходимое для создания его. Затем, при полном развитии зародыша, отпали от него эти оболочки, подобно тому, как бывает это при разрешении от бремени, и треснула остальная глина, под действием сухости. Потом дитя, лишенное питательной основы, при усилении голода начало кричать, и вняла его зову газель, потерявшая своего детеныша. В дальнейшем устанавливается согласие между сторонниками первой и второй версии при описании воспитания этого младенца.
По словам тех и других, газель, взявшая на себя попечение о нем, напала на обильную траву и богатое пастбище, отчего утучнилось ее тело и молоко стало обильно, так что питание этого младенца наладилось самым лучшим образом. Она оставалась при нем и отлучалась только по необходимости на пастбище. Дитя привязалось к этой газели, так что, бывало, как только она замешкается, зальется оно слезами, и газель уже летит к нему.
А на острове том не было никаких хищных зверей. И рос младенец, питаясь молоком этой газели, и вот уже достиг двух лет, начал понемногу ходить, и прорезались у него зубы. Он не отходил от газели, а она проявляла к нему ласку и нежность и приводила его в места, где были плодовые деревья, и кормила его упавшими сладкими и спелыми плодами; если же они были покрыты жесткой кожей или скорлупой, она разгрызала их, давала ему ядра. Когда он обращался к ней за молоком, она поила его, когда он жаждал воды, она вела его к источнику, когда его пекло солнце, она укрывала его, и когда он зябнул, она согревала его. Когда же спускалась ночь, она возвращала его в первое местопребывание и укрывала своим телом и бывшими там перьями, которыми был устлан раньше ящик, когда клали в него дитя.
Утром и вечером сопровождало их обыкновенно стадо газелей, которые паслись в тех местах, где были они, и проводили ночь там же, где и они. Живя, таким образом, постоянно с газелями, ребенок подражал своим голосом их крику, так что почти невозможно было различить их голоса. Точно так же подражал он голосам всех птиц и других животных до полного сходства. Особенно хорошо удавалось ему подражать голосам газелей, зовущим на помощь, вызывающим на дружбу, подзывающим к себе, защищающимся от опасности, так как животные кричат в этих случаях разными голосами. И привыкли к нему звери, и он привык к ним, и не чуждались они друг друга.
Когда же закрепились у него в душе образы предметов, даже когда их не было перед глазами его, возникло у него к одним из них влечение, а к другим отвращение. Наблюдая за всеми животными, он видел покрытых шерстью, волосами и перьями, видел скорость их бега и силу нападения и их вооружение, приспособленное для отражения противника, вроде рогов, зубов, копыт и когтей. Обращаясь же мысленно к самому себе, он видел свою наготу, невооруженность, слабость бега и натиска в тех случаях, когда звери вступали с ним в борьбу из-за плодов, овладевали ими и отнимали их, а он не мог ни отогнать их от себя, ни убежать от них. Он видел, как у сверстников его, газелят, вырастали рога, которых прежде не было, как становились они сильными в беге, хотя раньше были слабыми, а у себя ничего подобного не видел.
И задумывался он над этим и не мог понять причину этого. Он наблюдал над животными уродливыми и неразвитыми, но и среди них не находил похожих на себя. Всматриваясь в выходные отверстия у разных животных, он видел, что они прикрыты, если то были отверстия для твердых отложений, хвостами, для жидких — шерстью или чем-либо подобным ей. Он видел также, что их половые части более сокрыты, чем у него, и все это огорчало и мучило его.
Все это долгое время заботило его, — и вот, приближаясь уже к семи годам[111] и отчаявшись, что у него заполнится то, отсутствие чего причиняло ему страдание, он взял несколько широких древесных листьев и пристроил часть их сзади, а часть спереди, подвязав вокруг талии к поясу, который он сделал из листьев финиковой пальмы и хальфы. Но недолго держались на нем эти листья, потом они завяли, высохли и упали. Тогда он брал другие и сшивал их друг с другом гирляндами в несколько рядов; иногда они держались более продолжительное время, но все-таки недолго. Из ветвей деревьев он набрал себе палок с гладкими концами и ровной серединой и бил ими зверей, враждовавших с ним, нападая на слабых и сопротивляясь сильным. Благодаря этому он поднялся несколько в своих глазах и увидел, что руки его намного превосходят их лапы, так как он мог прикрывать ими свои срамные части и держать палки для самозащиты, не нуждаясь ни в хвосте, ни в природном вооружении.
Между тем мальчик рос, ему перевалило за семь лет, и он все должен был заботиться, возобновляя листья, которыми прикрывался. И вот завладела тогда его душой мысль воспользоваться хвостом какого-нибудь мертвого зверя, приспособив его к себе. Однако он заметил, что живые звери остерегаются и бегут мертвых, почему он и не решался отважиться на это, пока, однако, не натолкнулся на мертвого орла и не придумал, как выйти из положения.
Он воспользовался случаем, не видя зверей, в страхе бегущих от трупа, подошел к нему, оторвал крылья и хвост целиком, как они были, и развернул и расправил перья. Потом он содрал остальную кожу и разделил ее на две части, одну прикрепил на спине, а другую под пупком и ниже; хвост он привязал сзади, а крылья на плечах. Это давало ему покров и теплоту и внушало страх всем зверям, так что они уже больше не вступали с ним в соперничество и борьбу, и не приближался к нему никто, кроме газели, которая вскормила и вспоила его.
Она же не покидала его, и он не разлучался с ней, пока она не состарилась и не ослабела. Он водил ее на обильное пастбище, срывал для нее сладкие плоды и кормил ее. Но она продолжала слабеть и дряхлеть, пока ее не настигла смерть и не прекратились все ее движения и всякая ее деятельность.
Когда мальчик увидел ее в таком состоянии, он сильно затосковал, и душа его чуть не излилась от горя. Он звал ее голосом, на который она привыкла отвечать, и кричал так громко, как только мог, но не увидел у нее никакого движения и никакого изменения. Он осматривал уши ее и глаза, но не замечал в них никакого явного изъяна. Он пересмотрел все ее члены, но не нашел в них никакого недостатка. Мальчик все хотел напасть на место, в котором был изъян, и удалить его, чтобы она вернулась в прежнее состояние, но это ему не удавалось и он был бессилен что-либо сделать.
Поводом же, натолкнувшим его на эту мысль, было прежнее наблюдение над самим собой. Именно, он замечал, что когда зажмуривает глаза или закрывает их чем-нибудь, то не видит ничего, пока не исчезнет эта преграда. Точно так же он замечал, что когда вводит пальцы в уши и зажимает их, то не слышит ничего, пока не удалится препятствие. Далее, когда он зажимает нос рукой, то не обоняет никаких запахов, пока не откроет его. Поэтому он убедился, что у всех его познавательных и деятельных способностей существуют препятствия, мешающие проявлению их, и когда эти препятствия бывают удалены, возобновляется деятельность.
И вот, осмотрев все наружные ее члены и не заметив в них явного изъяна, но видя вместе с тем, что неподвижность касалась не только одного какого-нибудь органа, а распространялась на все ее тело, он пришел к мысли, что изъян, поразивший газель, может быть только в скрытом от глаз органе, который находится внутри тела, хотя и необходим для деятельности каждого из этих наружных членов. Когда изъян поразил ее, то разрушение распространилось по всему ее телу и бездеятельность охватила ее всю. Он был твердо убежден, что если найдет этот орган и удалит из него поразивший его изъян, то он придет в порядок и польза от этого разольется по всему телу, и жизнедеятельность вернется в прежнее состояние.
111