Уже раньше он видел на трупах диких и других зверей, что все члены их представляют сплошную массу и что полыми являются только череп, грудь и живот. В душу его запало, что пораженный орган может находиться только в одном из этих трех мест. Далее, им овладело твердое убеждение, что он должен быть в том из этих трех мест, которое занимает центральное положение, так как был уверен, что все органы нуждаются в нем, откуда следует, что он помещается в центре.
Обратившись к самому себе, он ощутил в груди своей нечто похожее на искомый орган. А так как, направляя свое внимание на другие члены, вроде руки, ноги, уха, носа, глаза, он мог мысленно разлучиться с ними, то пришел к выводу, что может обойтись без них. Когда же он размышлял о чем-то, находящемся в груди, то видел, что не обойтись ему без него ни на одно мгновение. Точно так же в борьбе со зверями он больше всего остерегался удара рогов в грудь, чувствуя что-то находящееся в ней. Когда окрепло его убеждение, что орган, пораженный изъяном, может находиться только в груди, он решил отыскать его и исследовать в надежде, что ему удастся найти изъян и исторгнуть его.
Потом он испугался, как бы самый поступок его не оказался опаснее изъяна, поразившего вначале газель, как бы ей не повредило его усердие. Затем он подумал, видел ли он какое-нибудь дикое или другое животное, которое было бы сначала в таком состоянии, а потом вернулось к прежнему положению, и не нашел ни одного. Тогда он отчаялся вернуть газель в прежнее состояние. А некоторая надежда вернуть ее к жизни оставалась у него только в том случае, если он найдет тот орган и удалит из него изъян. И решил он тогда вскрыть ей грудь и поискать, что было внутри ее.
Из обломков твердого камня и щепок сухого камыша он сделал подобия ножей, рассек ими между ее ребрами и, прорезав мясо, добрался до преграды, скрытой под ребрами. Видя ее крепость, он решил, что такая преграда может относиться только к подобному органу, и проникся надеждой, что найдет то, что нужно ему, если проникнет чрез нее. Он пытался разрезать ее, но это было трудно сделать за отсутствием инструментов, так как его инструменты были сделаны только из камней и камыша.
Тогда он взял новые, наточил их и употребил все старания, пытаясь прорвать оболочку, пока она не прорвалась, так он дошел до легкого. Сперва он подумал, что это и есть то, что нужно ему, и все вертел его, стараясь найти в нем место изъяна. Сначала он нашел только одну половину его с одной стороны и, видя ее наклоненной в одну сторону и будучи убежден, что этот орган должен находиться только в середине, как в ширину тела, так и в длину, он не прекращал поиски в середине груди, пока не нашел сердце.
Оно было покрыто очень крепкой оболочкой и привязано чрезвычайно прочными связями, а легкое окружало его с той стороны, с которой он начал разрез. Тут он сказал самому себе: «Если у этого органа с другой стороны находится то же самое, что и с этой, то он действительно лежит посередине и, без сомнения, и есть то, что я ищу, особенно, если принять во внимание его хорошее положение, красоту формы, плотность и крепость мяса и эту оболочку, которой он покрыт и подобной которой я не видел ни у какого другого органа».
Поискав с другой стороны груди, он нашел там оболочку, скрытую у ребер, и легкое, такое же, как и с этой стороны. Тогда он решил, что этот орган и есть искомый, и захотел прорвать покров и проколоть его оболочку, что и сделал после больших стараний и усилий, приложив все свое умение.
Обнажив сердце, он увидел его закрытым наглухо со всех сторон. Он исследовал его, ища в нем какого-нибудь явного изъяна, но не увидел ничего. Тогда он нажал на него рукой, и показалось ему, что в нем есть пустота, и он сказал: «Может быть, самое далекое, что я ищу, находится именно внутри этого органа, и я еще до сих пор его не достиг». Он проколол тогда сердце и увидел в нем две полости, одну в правой и другую в левой стороне. Полость правая была наполнена сгустившейся кровью, а полость левая пуста, не было в ней ничего.
И сказал он: «Искомый мною орган непременно находится в одном из этих двух помещений». Потом он сказал: «В правом помещении я не вижу ничего, кроме сгустившейся крови, и нет сомнения, что она сгустилась не раньше, чем все тело пришло в такое состояние (так как ему приходилось наблюдать, что кровь, вытекая, сгущается и затвердевает). Эта кровь, конечно, такая же, как и всякая другая. Я видел ее во всех органах, и она не являлась преимущественно у какого-нибудь одного из них. Искомый же мною орган никак не может быть такого рода. Нет, он есть нечто такое, что является исключительным свойством того места, без которого мне нельзя обойтись ни на мгновение ока. Вот к чему направлены поиски мои с самого начала. Что же касается этой крови, то сколько раз дикие звери наносили мне раны в схватке, и сколько текло ее у меня без вреда, и я нисколько не утрачивал способности к действию. Итак, мой искомый орган не находится в этом помещении. Что же касается помещения левого, то я вижу его пустым, не содержащим ничего. Но я не думаю, что оно бесполезно, так как у всех виденных мною органов были какие-нибудь особые действия, для них характерные. Как же в таком случае это помещение, при всем его очевидном высоком устройстве, может быть пустым? И я думаю, что искомый мною орган находился именно в нем, потом удалился и оставил его пустым, и вот тогда постигла это тело бездеятельность, и утратило оно способность восприятия и движения».
Придя к мысли, что нечто обитавшее в этом помещении удалилось из него, прежде чем оно пришло в разрушение, и оставило его, а оно приняло такой вид, он понял, что оно, вероятно, не возвратится в него после того разрушения и опустошения, которые в теле произошли.
И стало в глазах его все тело презренным, недостойным сравнения с тем, что, по его убеждению, обитало в нем некоторое время, а потом удалилось из него. И сосредоточился он мыслью на этом: что же такое оно, каковы его свойства, что привязывало его к этому телу, куда оно ушло и чрез какой выход покинуло тело? Что за причина заставила его удалиться, если оно ушло не по своей охоте, и что внушило ему такое отвращение к телу, что оно разлучилось с ним, если ушло добровольно? И отвлеклась мысль его всем этим, и забыл он про самое тело и оставил его.
Он понял, что мать его, выказывавшая нежность к нему и питавшая его, была именно тем удалившимся нечто. От него исходили все те ее действия, а не от этого недвижного тела. Оно же все являлось только орудием наподобие той палки, которую он сделал себе для битвы со зверями. Тогда его привязанность перенеслась от тела к его обладателю и двигателю, и вся любовь направилась к нему.
Между тем тело стало портиться, и понеслись от него неприятные запахи, и еще сильнее стало отвращение мальчика к нему, и не желал он видеть его. Но вот попались ему на глаза два ворона, бившиеся между собой, пока один не свалил другого мертвым. Потом оставшийся в живых начал разрывать землю, вырыл яму, спустил в нее мертвого ворона и спрятал его в земле. И сказал мальчик самому себе: «Как хорошо сделал этот ворон, похоронивший труп своего товарища, хотя и поступил он дурно, убив его. Я еще более обязан поступить так с моей матерью».
И вырыл он яму, положил в нее тело матери своей и засыпал его землей. А сам остался размышлять о том нечто, управляющем телом, и не мог постичь, что же оно такое?
Рассматривая тела всех газелей, заметил он, что все они имеют ту же форму и вид, какие имела мать его, и пришел к убеждению, что каждую из них приводит в движение и управляет ею нечто, похожее на то, что при водило в движение его мать и управляло ею. Тогда он привязался к газелям и почувствовал расположение к ним из-за этого сходства. Долго оставался он в таком со стоянии, исследуя разного рода животных и растения, и кружил по берегу этого острова в поисках, не найдет ли он что-нибудь, похожее на самого себя, как видел он много однородных образцов для всех отдельных животных и растений, но не находил ничего. Он видел, что море окружало остров со всех сторон, и сложилось у него убеждение, что, кроме этого его острова, не существует никакой земли.