Как-то раз случилось, что загорелся огонь в кустарнике от трения сучьев его между собой. Когда мальчик заметил это, то увидел зрелище, устрашившее его, и явление, ранее им не виданное. Пораженный, он стоял долгое время, а потом стал подходить все ближе и ближе. И увидел он яркий свет огня и его сокрушительное действие, так что, едва прикоснувшись к чему-либо, он тотчас переходит на него и уподобляет себе.
И вот удивление и та отвага и сила, которые вложил бог в природу его, побудили его протянуть руку, чтобы взять немного огня. Но когда он прикоснулся к нему, то огонь обжег руку, и не смог он схватить его. Это навело его на мысль взять головню, еще не охваченную целиком огнем. Он взял ее за нетронутый конец, в то время как на другом конце пылало пламя. Это ему удалось, и он отнес ее в место своего пристанища.
А оно находилось в глубокой пещере, которую он облюбовал раньше для жилья. Там он не переставал поддерживать этот огонь сухой травой и дровами и занимался с ним днем и ночью, любуясь и восхищаясь им. Особенно радовался он ему ночью, так как огонь заменял ему тогда солнце своим светом и теплом. И все больше привязывался он к нему и был уверен, что огонь выше всех окружавших его вещей.
Видя, что огонь постоянно движется кверху и стремится в высоту, он пришел к убеждению, что огонь из числа тех небесных существ, которые он созерцал. Он испытывал силу его на всех предметах, бросая их в него и наблюдая, как он пожирал их то скоро, то медленно, сообразно большей или меньшей способности к горению брошенного тела. Среди тех предметов, которые он бросал в огонь для испытания его силы, попалось какое-то морское животное, выброшенное на берег моря. Когда это животное изжарилось и распространился от него запах, он почувствовал жадность и, поев немного, нашел это вкусным; таким образом, он привык есть мясо и пустился на хитрости, охотясь на море и на суше, пока не достиг в этом искусства. И еще крепче полюбил он огонь, так как получил теперь благодаря ему разную вкусную пищу, которой раньше не имел.
И вот, когда при виде столь благотворного действия огня и мощной силы его он еще крепче его полюбил[112], запала в его душу мысль, что то нечто, переселившееся из сердца газели, которая вырастила его, было одной с ним природы или чем-нибудь однородно с ним.
Следующее наблюдение еще больше укрепило его в этой мысли: он видел, что животные сохраняют теплоту в продолжение всей своей жизни и становятся холодными после смерти, и так происходит постоянно, без исключения. И в самом себе он находил большую теплоту в груди, в том месте, которое он вскрыл у газели. В душу его запало, что если бы он захватил живьем какое-нибудь животное, вырезал сердце его и осмотрел бы ту полость, которую он при разрезе газели обнаружил пустой, то нашел бы он ее и в живом животном, но заполненной тем, что там обитает, и удостоверился бы, одной ли оно природы с огнем и есть ли у него свет и теплота или нет.
Тогда поймал он одно животное, связал его, разрезал точно так же, как и газель, и добрался до сердца. Сначала направил он свое внимание на левую сторону его, сделал в ней надрез и нашел эту полость наполненной парообразным воздухом, похожим на белый туман. Введя в нее свой палец, он ощутил там такую жару, что чуть не обжег его, а животное сейчас же умерло. Тогда ему стало ясно, что этот горячий пар и приводил в движение животное и что в каждом животном есть такой же пар, а когда он удаляется, животное умирает.
Потом пробудилось в душе его стремление осмотреть и другие члены животного, чтобы узнать устройство их, расположение, число и способ прикрепления одних к другим, как извлекают они себе силу из этого горячего пара, так что все живы чрез него, как он сохраняется, откуда получает поддержку и как не истощается теплота его. Все это он исследовал, вскрывая животных как живых, так и мертвых. И он продолжал устремлять свой взор на это и сосредоточивать мысль, пока не достиг степени великих естествоведов.
Ему стало ясно, что всякое животное, несмотря на множество членов и разнообразие чувств и движений, есть нечто единое благодаря этому духу, исходящему из единого центра, а все те члены, на которые оно распадается, являются только служебными ему, орудиями для него. Действие этого духа в управлении телом похоже на действие его самого в употреблении орудий, одним из которых он сражается с животными, другими ловит и третьими вскрывает их. Мало того, орудия, которыми он сражается с животными, делятся на такие, которыми он отражает удар, и такие, которыми он сам ранит других. Точно так же орудия ловли делятся на орудия, пригодные для ловли морского животного и пригодные для ловли животных на суше. Так же и те предметы, которыми он вскрывает их, делятся на инструменты, пригодные либо для разреза, либо для ломания, либо для протыкания. Таким образом, тело — одно, но оно управляет различными способами этими орудиями, сообразно их пригодности и целям, для которых они предназначены.
Дух животный также един. Когда он пользуется орудием — глазом, действие будет зрением, когда он пользуется орудием — ухом, будет действие слухом, носом — будет действие обонянием, когда он пользуется языком — будет действие вкусом, кожей и мясом — будет действие осязанием, когда он пользуется каким-нибудь членом, будет действие движением, печенью — будет действие питанием и пищеварением.
Каждому отдельному члену подчинена своя область действия. Но каждое действие выполняется только тогда, когда дойдет до члена часть этого духа по путям, называемым нервами. Когда же эти пути пресекаются или преграждаются, тогда действие этого члена прекращается. Эти нервы получают дух только из полостей мозга, а он получает его из сердца.
Мозг заключает в себе много духов, потому что он поделен на много отделений. Если у какого-нибудь члена отсутствует этот дух по какой-нибудь причине, прекращается его действие, и он становится подобен брошенному орудию, которым никто не действует и которым никто не пользуется. Если из тела весь дух выходит или пропадает, либо распадается каким-либо образом, тогда все тело утрачивает способность к действию и приходит в состояние смерти.
Такого рода размышления привели его к этому пределу после третьей седьмины его жизни, то есть когда он был в возрасте двадцати одного года.
В этот промежуток времени его изобретательность проявилась очень разнообразно. Так, он одевался и обувался в шкуры животных, которых подвергал вскрытию. Нитки изготовлял из шерсти, а также из коры стеблей проскурняка, мальвы, конопли и других волокнистых растений, на что навело его прежнее обращение с хальфой. Шилья он делал из крепких шипов и тростника, заостренного на камне. Наблюдения за действиями ласточек подали ему мысль о строительстве, и он соорудил себе дом и амбар для излишков своих продуктов и снабдил последний дверью из тростника, связанного между собой, чтобы не забралось туда какое-нибудь животное, когда он отлучится за чем-нибудь. Он приучил хищных птиц помогать себе на охоте и завел домашних птиц, чтобы пользоваться их яйцами и птенцами. Из рога диких быков он мастерил себе подобия острия копий, которые насаживал на крепкий тростник, на палки из бука и других деревьев, пользуясь при работе огнем и разными камнями, пока не получалось нечто похожее на копье. Из нескольких сложенных кож он устроил себе щит.
112