Однако при всей своей привлекательности большинство городов того времени оставались маленькими по сегодняшним меркам. В Англии в эпоху создания «Книги Страшного суда» город в две тысячи жителей считался большим; только Лондон и Винчестер имели более пяти тысяч жителей. В континентальной Европе, особенно в Италии, города нередко были крупнее, но ни один город Латинской Европы даже отдаленно не мог сравниться с Константинополем или с такими городами арабского мира, как Дамаск, Багдад и Каир. В течение XI–XII вв. политическая власть в западных городах постепенно сосредоточилась в руках местного патрициата – небольшой группы семейств как благородного, так и неблагородного происхождения. Представители этих семейств обычно занимались рискованным, но прибыльным делом – международной торговлей; они владели значительной долей городской земли и контролировали деятельность городских советов. Именно по их инициативе воздвигались наглядные символы городского величия и независимости – ратуши, увенчанные башнями, которые соперничали с башнями епископских кафедральных соборов. Отношения между городским советом и местным епископом или светским владыкой нередко складывались весьма напряженные, однако обе стороны нуждались друг в друге и в политическом, и в военном, и в экономическом планах. И главное, они разделяли догматы одной веры: ведь жители городов считали себя прежде всего членами христианского сообщества.
Европейские королевства в XI в
К концу X в. политические структуры Европы были подорваны викингами и внутренними неурядицами. Попытки трех Оттонов – представителей Саксонской династии – возродить Империю, объединить Германию и Италию оказались неудачными. Потребовались столетия, прежде чем политическая карта Европы вновь обрела четкость, если, конечно, вообще можно говорить о политической определенности в эпоху Средневековья. А пока отличительной чертой политической жизни Европы оставалась нестабильность.
Между 1000 и 1200 г. феодальная система достигла вершины своего развития. Это означало, что в европейском обществе господствовал класс людей, которых с детства готовили к военной профессии. Рыцари-вассалы приносили своему феодальному господину клятву верности за пожалования – земли и почести. Сами они чтили своих господ – королей, герцогов, графов, даже архиепископов и епископов, особенно если последние были доблестными полководцами. Повсюду возводились рыцарские замки – грандиозные сооружения с высокими стенами и еще более высокими башнями. Над ними нередко возвышалась центральная замковая башня, донжон, – цитадель, которая служила резиденцией владельцу и вместе с тем была последним и самым мощным опорным пунктом замка. Таким образом, замки сильно отличались от крепостей с земляными валами эпохи Альфреда Великого. Хозяева замков стремились подчинить себе округу и часто инициировали набеги друг на друга. На Рейне, одном из главных торговых путей Европы, замки стояли через каждые несколько километров по обоим берегам реки, а их хозяева собирали пошлину с каждого проходившего судна. Разбойные нападения и грабежи феодальной знати приняли такие угрожающие размеры, что церковь, отчаявшись убедить христиан не сражаться друг с другом, попыталась по крайней мере ввести некоторые ограничения. Рыцарей принуждали давать клятвенное обещание хранить «Божий мир»: они должны были уважать церкви и другие святые места, особенно традиционные пути паломников, щадить духовенство и простых людей. Позже клятву «Божьего мира» дополнила клятва «Божьего перемирия», запрещавшая сражаться по воскресным дням и церковным праздникам, а иногда со среды до утра понедельника или в канун Страстной недели.
Движение «Божьего мира» и «Божьего перемирия», зародившееся в Южной Франции, постепенно распространилось по всей Европе. Вводимые им правила нигде не соблюдались в полном объеме, тем не менее многие рыцари считали разумным воздерживаться от схваток и грабежей по воскресным дням, если в остальное время это можно делать со спокойной совестью. Такой социальный порядок в основном совпадал с популярными представлениями об идеальном обществе, каким его должен был сотворить Бог: люди делились на три сословия – тех, кто молится (духовенство), тех, кто «защищает» общество с оружием в руках (рыцарство), и тех, кто работает (простонародье). Подобная модель отражала реальный опыт и не выглядела нелепостью в глазах образованных людей. Вместе с тем она была настолько простой, что ее мог понять каждый человек. Способным и честолюбивым молодым людям церковь предоставляла возможности достичь высокого положения в этом мире, хотя стремительная карьера, конечно, мало кому удавалась. Устроение церкви в основных чертах воспроизводило структуру светского общества: ведь именно из него в конечном свете выходили даже самые ревностные служители Бога. Зависимые крестьяне, не говоря о рабах, как правило, не могли стать священниками. Еще в V в. папа Лев Великий утверждал, что сделать раба священником – значит украсть его у господина, а «воины Господни» должны быть свободны от претензий со стороны других людей. Суждение папы Льва находило поддержку в течение всего Средневековья и было зафиксировано каноническим правом, то есть церковным законодательством. Епископы и настоятели больших монастырей вели себя как крупные феодалы. В мрачный период опустошительных набегов викингов и венгров им приходилось силой оружия защищать свои епископства и монастыри. В более благоприятную для церкви эпоху крестовых походов они сопровождали графов и князей не только как духовные наставники и утешители, но и как военачальники. Кто же в таком случае лучше подходил для высоких церковных должностей, как не представители знатных семейств, привыкшие управлять людьми и командовать ими, в том числе и на войне?
Впрочем, социальные мотивы не были единственными. Общество никогда не забывало, что Христос проповедовал Евангелие нищим и сирым. Некоторые монашеские ордена, в частности клюнийцы и цистерцианцы, отказывались, по крайней мере первоначально, от аристократических привилегий. Так же вели себя многие христианские интеллектуалы, например Абеляр. Коронованные особы и крупные феодалы, имевшие право назначать на духовные должности, предпочитали ставить на такие посты своих приближенных, чтобы иметь двойную уверенность в преданности подчиненного духовенства. Однако здравый смысл в соединении с укоренившимися социальными стереотипами оказался достаточно силен, чтобы сохранить аристократический характер церкви в этом «обществе трех сословий». В некоторые ордена принимали только знатных женщин, а аббатиса Хильдегарда Бингенская (1098–1179) писала:
Разные сословия не должны смешиваться, иначе люди падут жертвой своего высокомерия и чванства, а также стыда за то, что они столь отличны друг от друга. Величайшая опасность – утрата хороших манер во взаимном злословии и ненависти, когда высшие придираются к низшим или когда низшие возносятся над высшими. Бог разделяет свой народ и на земле, и на небе, – на ангелов, архангелов, престолы и так далее[60].
Как мы уже говорили, короли должны были возглавлять своих вассалов на войне. Однако функции средневековой королевской власти отнюдь не ограничивались военным руководством. Вступая на престол, король принимал помазание священным елеем: это означало, что его власть имеет не только политический, но и священный характер. Вплоть до XVIII в. французские короли возложением рук исцеляли «королевский недуг» – золотуху, болезнь лимфатических узлов. В обязанности короля входило следить за соблюдением законов, по которым традиционно жили подданные государства, уважать их права и привилегии, а также решать их споры на основании сложившегося права. Если король не выполнял своих обязанностей, подданные могли восстать против него; а если он был обделен способностями или казна была пуста – заставить передать корону другому роду, как и поступили франки с Меровингами и Каролингами.
Король мог добиться успеха тремя путями. Во-первых, завоевать другие страны: это повышало королевский престиж и давало ему земли для дарений приближенным. Во-вторых, заключить брачный союз, который позволил бы королю или его преемникам наследовать новые владения. Наконец, связать определенными обязательствами влиятельных людей, целые семейства или организации, а также усовершенствовать механизмы личного управления.