Кроме того, за века выработалось нечто вроде разумного компромисса, согласно которому у каждого, и у мужа и у жены, имелась своя особая область деятельности. Даже сегодня человек, вошедший в традиционный скандинавский дом, не может не заметить деревянную планку, закрепленную на полу под входной дверью. Он ошибочно может подумать, что она служит исключительно как преграда для проникновения сквозняков: но это отзвук древних обычаев. Эта планка на древненорвежском называлась stokkr и имела юридическое и сакральное значение — если это в данном случае не одно и то же. Каждый, кто переступал через нее, тем самым оказывался внутри «дома» в юридическом смысле и проникал за священную ограду — hýbýli, что соответствует нашему понятию «жилища». В результате убийство, например, совершенное тем, кто переступал эту планку, считалось более серьезным преступлением, чем преступление, совершенное с внешней стороны, так как тем самым наносился урон священной составляющей жилища. Но у этой планки была и другая, юридическая ценность: она ограничивала территорию, внутри которой безраздельно царила хозяйка дома (húsfreyja). Húsfreyja становилась полноправной властительницей innan stokks (или innan húss, так как термин hús применяется к любому зданию, включенному в состав фермы), едва переступив планку у порога дома. Мужчина отвечал за все то, что оказывалось и происходило útan stokks — вне этой планки. Таким образом, разделялись сферы влияния обоих полов, оставляя каждому полную свободу в исполнении своих прерогатив.
В средневековом скандинавском обществе женщина пользовалась очевидным уважением, что проявлялось не только в исключительно материальном аспекте. В некотором смысле именно женщина обеспечивала передачу из поколения в поколение обычаев и образа жизни. Более того: именно она в первую очередь должна была обучать или по крайней мере воспитывать многочисленных детей, которые рождались у нее и у других сожительниц хозяина дома. В этом смысле она была хранительницей семейных ценностей и традиций — как традиций ее собственного клана, так и клана ее мужа, и именно она должна была передать их своим потомкам; существует предположение — соблазнительное, но не подтвержденное источниками — что именно женщина рассказывала саги или декламировала генеалогические поэмы. Иначе говоря, она была хранительницей великих традиций, без которых не было бы семьи. В результате она становилась воплощением чести своего клана, и во многих сценах саг именно женщина напоминает мужчинам своей семьи об их долге перед кланом, если они слишком долго медлят с осуществлением необходимой мести, которая только и может смыть нанесенное оскорбление. Это, возможно, объясняет, почему женщина чаще, чем мужчина, оказывалась колдуньей или волшебницей: ведь тайное знание исходило из традиций, носительницей и хранительницей которых она была. При любом положении дел очевидно, что женщина пользовалась значительными возможностями и уважением, чего не было во многих других средневековых обществах.
Оставаясь в пределах исландского дома, добавим еще пару слов о ребенке и его воспитании, поскольку на эту тему нам известно немногое. Следует просто отметить, что взрослым ребенок считался сначала в возрасте двенадцати, а затем четырнадцати лет. Похоже, что ребенок являлся предметом активной воспитательной работы, так как считалось, что он способен сам позаботиться о своем выживании уже в довольно раннем возрасте. Например, очень показателен тот факт, что в текстах саг слово madr; обозначающее взрослого человека, встречается много чаще слова «ребенок» (barn). Нам не известно, кто учил детей тому, что не могла преподать ему его мать. Существовали ли «учителя», жили ли они постоянно на ферме, включавшей большое число зданий и вмещавшей довольно много народа, либо они были странствующими, как это было принято в течение многих последующих веков? Каким образом и чему учили детей, существовали ли особые обряды инициации для подростков — мальчиков или девочек? Мы этого не знаем — дети практически не упоминаются в сагах, за редким исключением — таким, например, как Сага об Эгиле, сыне Грима Лысого. Кроме того, в Саге о Глуме Убийце имеется описание того, как двое мальчишек играют на полу в skali, — обычная бытовая сцена.