Ответ Августина составляет фундамент всей его педагогики. Настоящее знание ниоткуда не приходит. Истинное знание заложено от рождения человеку по его природе, оно вложено в него Богом, и задача педагога — лишь помочь ученику припомнить это знание, вывести его из глубин человеческой сущности, актуализировать, сделать ясным для сознания самого обучающегося. Задача, следовательно, состоит в следующем: сделать постоянное явленным. И здесь как раз очень велика роль разума. Ибо процесс путешествия души к самой себе (к скрытой в ней Богом сути) и далее — к Богу — это процесс интеллектуальной активности личности ученика, а не только дело его памяти (как часто бывало в риторских школах, где обучение было направлено на запоминание регламентированной литературно общезначимой образности).
Как может разум научиться воспринимать поступающую информацию? Любые сведения постигаются человеком через чувства, через тело под влиянием окружающего мира. Научиться правильно интерпретировать его знаки — значит выйти за пределы символов к истине. Как этого достичь в процессе обучения и Писанию, и светским наукам, излагается Августином в сочинении "О христианской науке"46.
Обучение аскетическому поведению и христианскому образу жизни, наставления в науках и Священном Писании оставляют нерешенной проблему соотношения слова и знания. Если истинное знание, по христианской доктрине, неизреченно, то, значит, мы не можем никого обучить с помощью слов. Критикуя вербализм школьного обучения, Августин считает необходимым сделать основным направлением образования "изучение вещей", а не "изучение слов".
Но здесь остается нерешенной проблема перехода от символически выраженного знания к "общим истинам разума". И образ жизни, и проникновение в божественно устроенную природу вселенной (с помощью наук), и размышления, и любовь к Богу, и желание приблизиться к Нему не могут объяснить сам феномен научения, возникновения в личности ученика образовательного единства. Это — деяние Божие, результат божественного участия в судьбе человека. Цель же педагога — способствовать вступлению ученика на истинный путь спасения, вхождению в Град Божий.
Образовательная программа Августина отразила черты, характерные для средневекового восприятия культуры, оказала серьезное влияние на развитие средневековой педагогической мысли.
ОБ УЧИТЕЛЕ
Глава 1. С какой целью говорит человек?
Августин. Что, по твоему мнению, имеем мы в виду, когда говорим?
Адеодат47. Судя по тому, что мне теперь предстоит: или учить, или учиться.
Августин. С первым я согласен, ибо ясно, что когда говорим, мы имеем в виду учить, но учиться — каким образом?
Адеодат. А как же бы иначе думал ты, как не посредством спрашивания?
Августин. Даже и в этом случае, мне кажется, мы имеем целью не что иное, как учить. Ибо с какой, скажи, иной целью спрашиваешь ты, как не с той, чтобы вразумить того, кого спрашиваешь?
Адеодат. Ты говоришь правду.
Августин. Итак, ты видишь теперь, что, когда говорим, мы не имеем в виду ничего другого, как учить. <…>
Августин. По моему мнению, есть некоторый род учения через припоминание, род весьма важный, с которым мы познакомимся самим делом из настоящей беседы. Но если ты не согласен ни с тем, что мы сами учимся, когда воспоминаем, ни с тем, что учим того, кто припоминает, я тебе не прекословлю и утверждаю, что есть два повода, по которым мы говорим: с одной стороны — чтобы учить, с другой — чтобы припоминать другим ли то или самим себе, то же делаем мы и когда поем, — не так ли и по твоему мнению?
Адеодат. Не совсем, ибо весьма редко случается, что я пою ради припоминания, а только ради удовольствия.
Августин. Вижу, что у тебя на уме. Но разве ты не понимаешь, что то, что в пении доставляет тебе удовольствие, есть некоторого рода модуляция звука и что, по елику слова могут быть прибавлены к ней и отняты от нее, иное значит говорить и иное петь. …Звук пением назвать можно, но говорением — нельзя… Итак, не думается ли тебе, что, когда говорим, мы имеем в виду не что иное, как учить и припоминать? <…>
Глава 4. <…>
Августин. Значит, когда спрашивается о каких-то знаках, то знаки могут быть объясняемы знаками, а когда нас спрашивают о самих предметах, которые не суть знаки, в таком случае мы можем указывать их или самим делом, если эти предметы — нечто такое, что можем мы делать после того, как о них опрошены, или давая знаки, посредством которых бы они могли быть замечены. <…>
Августин. …Мы предположили рассмотреть те случаи, когда знаками обозначаются знаки, а такие случаи бывают двух родов: знаками мы учим и припоминаем или те же самые знаки, или иные. Так ли это и по твоему мнению?
Адеодат. Совершенно так. <…>
Глава 8. <…>
Адеодат. …Соглашаюсь с тобой, что мы решительно не в состоянии говорить, если только душа наша, услышав слова, не перенесется к тому, знаками чего они служат. <…>
Августин. …Познание предметов, обозначаемых знаками, если не лучше познания знаков, то лучше, по крайней мере, самих знаков. <…>
Глава 10. <…>
Адеодат. …В самом деле, я вижу, что всему, что ни стал бы я делать с целью научить кого-либо, этот последний не научится от самого того предмета, который требует он показать себе. <…>
Августин. А учить и обозначать не различаются между собой ничем или же различаются чем-нибудь?
Адеодат. Думаю, что это одно и то же.
Августин. А кто говорит, что мы обозначаем для того, чтобы учить, правильно ли говорит?
Адеодат. Совершенно правильно.
Августин. Ну, а если бы другой сказал, что мы учим для того, чтобы обозначать, не опровергалось ли бы это предыдущим положением?
Адеодат. Это так.
Августин. Следовательно, если мы обозначаем для того, чтобы учить, а не учим для того, чтобы обозначать, то иное значит учить и иное — обозначать.
Адеодат. Ты говоришь верно, я неправильно ответил, что то и другое — одно и то же. <…>
Августин. …Нет решительно ничего, чему можно бы было научиться без знаков. <…>
Августин. Итак, решено, что мы ничему не учимся без знаков и что само познание должно быть для нас дороже знаков, посредством которых мы познаем; хотя и не все, что обозначается, может быть лучше своих знаков. <…>
Августин. …Сам видишь, что мы оба приходим к одному и тому же выводу, что кое-кто может кое-чему учиться без знаков и что ложно то, что мы утверждаем несколько выше. <…>
Августин. …А если всмотришься в это внимательнее, то, быть может, не найдешь и ничего такого, что узнается посредством знаков. В самом деле, когда дается знак, этот знак не может научить меня ничему, если я не знаю, какого предмета служит он знаком… мы скорее узнаем знак после того, как узнаем предмет, чем узнаем предмет по данному знаку. …Я стараюсь преимущественно о том, чтобы убедить тебя, если смогу, что при помощи знаков, называемых словами, мы не научаемся ничему. Ибо, как я сказал, скорее силу слова, то есть значение, которое скрывается в звуке, мы узнаем, узнавши самый обозначаемый предмет, нежели получаем представление о предмете при помощи этого значения. <…>
Глава 11. <…>[67] только убеждают нас исследовать предметы, но не доставляют познания о них. …Познание слов приобретается после того уже, как познаются предметы…
Августин. …О всем, постижимом для нас, мы спрашиваем не у того говорящего человека, который внешним образом произносит звуки, а у самой, внутренне присущей нашему уму истины, побуждаемые к тому, пожалуй, словами. Сей, у кого мы спрашиваем и кто нас учит, есть обитающий во внутреннем человеке Христос,[68] то есть непреложная Божия сила и вечная премудрость. Хотя к ней обращается с вопросами и всякая разумная душа, она открывается, однако же, каждому из нас лишь настолько, насколько он в состоянии принять то, смотря по своей худой или доброй воле. И если иногда мы ошибаемся, происходит то не по вине этой учащей истины, — так точно, как не по вине этого внешнего света бывает, что телесные наши глаза часто ошибаются. <…>