Защищая Экхарта от интеллектуального промискуитета сектантов свободного духа, осознавал ли Сузо всю шаткость их совместной позиции, при которой первоначальный тезис сочленялся с его измененным вариантом? Как бы то ни было, сам он впоследствии (то есть уже после осуждения 1329 г.) отказался от теологии Вживания в строго экхартовском духе ради обращения к более личностной формулировке теологии Страсти, восхваляя безмерное благородство мирских страданий и вовлекая в разговор Премудрость:
Таков Мой вечный порядок во всей природе, и от него Я никогда не отступаю. Достойное и благое должно быть заслужено горькою службою; кто отступает, тот остается позади; «много званных, но мало избранных» СКнига вечной Премудрости, перевод М. Л. Хорькова).
Заложенная в экхартовской диалектике неразличимого различия его собственная диалектика страдания была выражена в известной фразе:
Liden tut dem liden liden ist, daz dem liden nit liden wirt (Страдания действуют таким образом, что для того, на кого они возложены, они, в конце концов, перестают быть страданиями) (там же).
Сузо открыл новую эпоху духовности, которая доминировала своим предчувствием смерти [163].
Экхартовский интеллектуализм, тем не менее, продолжал существовать и после Экхарта, вплоть до обретения своего венца в теологии совпадения противоположностей, в которой преданный почитатель Раймунда Луллия, кардинал Николай Кузанский, попытался логически закрепить в неком новом Искусстве сущность экхартианства. Особое влияние экхартова опыта мышления, этой пустыни страстей, на безвестное множество светских философов продолжалось в последующие века, вплоть до нашего времени, когда вновь зазвучало слово, напомнившее об интеллектуальном свершении Средних веков — Gelassenheit («отрешенность», «невозмутимость»).
Как мы видели, «профессиональные» мыслители, каковыми были магистры искусств Парижского университета, на стыке XIII и XIV вв. определили стиль философской жизни — стиль в высшей степени аскетичный, представляющий собой настоящую альтернативу аскетизму христианскому: возвеличивание неосвященного безбрачия, полного воздержания, не связанного обетом целомудрия, прославление «добродетельногосебялюбия», проявляющегося в общности духа, некое «сообщение» — хоіѵсоѵіа Аристотеля, — представляемое как осуществление жизни в близости (auCrjv), для которого университетская жизнь служила социальной и институциональной основой. На взгляд этих философов (artistae), человек, дабы достичь полноты «автаркии», то есть философского завершения индивидуальной жизни, должен, безусловно, быть самим собой, иными словами, «жить согласно тому, что в нем есть наилучшего», — согласно мышлению (intellectus), деятельности, включающей, по аристотелизму, интеллектуальный аспект, условия развития которого мы попытались описать.
Послушники, молодые братья, доминиканские монахини, бегинки, с которыми немецкие проповедники, такие как Мейстер Экхарт, сталкивались преимущественно в долине Рейна, не были философами, они не были университетскими преподавателями. Тем не менее, они вели на свой манер «жизнь в близости». Экхарт, в прошлом магистр, преподававший в Париже, изменил для них направление движения, свидетелем которого он был в период своего собственного образования: философы соединили христианскую мораль с этикой Аристотеля, он переформулировал для монахов и благочестивых мирян некоторые тезисы, которые упорядочивали философское представление о созерцательной жизни. В течение всей своей деятельности Экхарт прославлял мыслительную жизнь и разум философов, заново вписывая их в христианскую перспективу того, что сам он за несколько веков до Фихте назвал «блаженной жизнью» [164]. Впоследствии он превзошел все это. Именно это его превышение выражается понятием Gelassenheit. Что же означает этот термин?
В 1955 г., в день празднования 175–летнего юбилея со дня рождения композитора Конрадина Крейцера, Мартин Хайдеггер произнес речь под названием Gelassenheit — по — русски «отрешенность».
Описывая Gelassenheit, Хайдеггер говорит о том, что нам открывается старое слово, дабы обрисовать отношение одновременно «да» и «нет» миру техники: это слово Gelassenheit, «отрешенность от вещей» или «безучастность», «равнодушие». Безучастная душа, то есть душа безразличная к наличествующим вещам, выражает отношение к техническому миру, «чудесно простому и спокойному», «да» и «нет», посредством которых мы «впустим технические приспособления в нашу повседневную жизнь и в тоже время оставим их снаружи, то есть оставим их как вещи, которые не абсолютны, но зависят от чего — то высшего». Это «равнодушие» составляет пару выражению «душа, открытая тайне», — дословно «открытость для тайны», die Offenheit fur das Geheimnis, — тайне, определяемой как «скрытый смысл мира техники» [165]. Хайдеггер сам указывает нам на источник слова Gelassenheit, то есть на Мейстера Экхарта, но при этом он устанавливает дистанцию по отношению к последнему, поскольку Экхарт — в своей перспективе — помещает термин Gelassenheit «в область воли» и мыслит его еще «как отказ от виновного себялюбия или как отрешение собственной воли ради воли божественной».
163
Об Экхарте и Сузо см.: R. Imbach, «Die deutsche Dominikanerschule: Drei Modelle einer Theologia mystica», в кн. Grundfragen christlicher Mystik. Wissenschaftliche Studientagung Theologia mystica in Weingar — ten vom 7. — 10. November 1985, под ред. M. Schmidt und D. R. Bauer (Mystik in Geschichte und Gegenwart, 1/5), Stuttgart — Bad Cannstatt, 1987, SS. 157–172. О Таулере и «после Экхарта» см.: L. Sturlese, «Ното divinus. Der Prokloskommentar Bertholds von Moosburg und die Probleme der nacheckhartschen Zeit», в кн. Abendlandische Mystik im Mittelalter. Symposion Kloster Engelberg 1984, под ред. К. Ruh (Germanistiche Symposien, Berichtsbd. 7), Stuttgart, 1986, SS. 145–161; «Tauler im Kontext. Die philosophischen Voraussetzungen des Seelengrundes in der Lehre des deutschen Neuplatonikers Berthold von Moosburg», Beitrage г. Gesch. d. deutschen Sprache u. Literatur, Bd. 109, Heft 3, Tubingen, 1987, SS. 390–426.
164
Позиция Экхарта по отношению к его «дочерям» была отлична от таковой у Таулера, написавшего в одной из своих проповедей (Predigt Repleti sunt omnes Spiritu Sancto): «…so sttllet ir reden von Gotte und von tugentlichem leben und nit disputieren von der Gotheit in ander wise nach der vernunft: das get uch nit ап» («Вам не следует увлекаться разговорами о Боге и добродетельной жизни, как и спорами о божестве»).
165
М. Хайдеггер, Отрешенность в кн. «Разговор на проселочной дороге», М., 1991, сс. 109–111. Хайдеггеровское объяснение общеупотребительного смысла слова Gelassenheit (не в собственном его значении) относится к библейской традиции употребления слова aequanimitas: выражение aequo animo esse, «быть ранодушным к вещам» [буквально — «быть ровным душой»], упоминается в Послании Якова (5, 7) [в русском синодальном переводе ему соответствует выражение «быть долготерпеливым» (от греч. μακροθυμώ) — Прим. пер.].
Равнодушие (невозмутимость) можно понимать двояко: активно — бесстрастно принимать несчастье (воспринимать вещи такими, каковы они суть); созерцательно (предоставитъ — быть вещам такими, каковы они суть). Некоторые выражения Экхарта о смирении, «основанном на ничто и помещающимся на вершине», смирении, «целью которого является ничто», смирении, «получающем свое бытие от ничто, к которому оно стремится, когда оно не знает, не волеет, не имеет», — могли бы, вопреки Хайдеггеру, говорить о сближении хайдеггеровской «невозмутимости» и экхартовской «отрешенности». Действительно, для Хайдеггера обрести «невозмутимость» значит на определенном уровне (на котором «еще не достигнута истина в ее сущности») «отрешиться от репрезентативной мысли и отказаться от отнесенного к горизонту воления». Отрешение же это проистекает не из воления, или даже из не — воления в значении «воления, над которым господствует не-». Это не добровольный отказ от воления, как у Экхарта, а не — воление в точном значении «того, что пребывает полностью чуждым волению». Отдаляясь от Экхарта, Хайдеггер, кажется, стремится, прежде всего, избежать сближения невозмутимости с шопенгауэровским «отрицанием воли к жизни». Вот почему он походя определяет «включение в свободную длительность» как «решимость» (Entschlossenheit) — термин из сочинения Бытие и время, который здесь перетолковывается как «открытость» (aufgeschlossen, erschossen), как «открытость Несокрытому», короче говоря, как «принятие на себя здесь — бытием открытости Несокрытому». Для некоторых интерпретаторов, напротив, два этапа «отдаления» (иными словами, два смысла не — воления) четко различимы у Экхарта и завершаются рига passio, «достижением полного отрешения» (см.: Charles — Sage, «Άφαίρεσις et «Gelassenheit», Heidegger et Plotin» in Hermineutique et ontologie…, pp. 337–338). Независимо от степени удачности этих сопоставлений, следует подчеркнуть, что у Экхарта Gelassenheit представляет собой не просто удаление или отрешение от мира. Это и открытость мира Богу в основании души, и проявление того, что мир уже открыт Богу там, где человек не является более самим собой.