О том, как именно происходил этот «прорыв Европы», подробнее будет рассказано в следующем томе. Но некоторые из причин этого можно назвать уже сейчас. О том, почему стало возможным «европейское чудо», написаны сотни книг. Справедливо указывают на географические преимущества Западной Европы. Здесь и благоприятный климат, обеспеченный «грелкой» — Гольфстримом, и исключительная изрезанность береговых линий, подкрепленная выгодным расположением рек, благодаря чему из любой точки Европы водным путем можно было быстро добраться до удобных гаваней открытого моря (а морские перевозки грузов обходились в десять раз дешевле речных и в сотню раз дешевле сухопутных). И не важно, что на первых порах жители латинской христианской Европы относились к посредственным мореходам (до той поры, пока в эту категорию не были включены викинги). Сама природа создала Европу максимально приспособленной для активной торговой экспансии, опирающейся на богатство внутренних зон.
Еще более важным было то, что латинский Запад, единственный из всех регионов старых цивилизаций, сумел избежать соседства с кочевыми империями.
В польском древнем Кракове с самой высокой колокольни ежечасно слышен звуковой сигнал — «хейнал», мелодия которого внезапно обрывается. Согласно легенде, на день Вербного воскресенья 1241 г. трубач увидел приближающиеся монголо-татарские войска и начал играть сигнал тревоги. Но татарская стрела оборвала его жизнь. Он не окончил мелодию, но жители города услышали звуки тревоги и успели подготовиться к обороне — такова замечательная краковская легенда. Но на самом деле смерть трубача не спасла город, он был взят монголами. Вскоре, 9 апреля того же года, объединенное польско-немецкое рыцарское войско было наголову разбито отрядом батыева полководца Байдара, прорывавшегося в Венгрию. Именно придунайские равнины с их пастбищами и служили целью похода, формально организованного в погоню за остатками разбитых половцев хана Котяна, укрывшихся в Венгрии. Но Паннония всегда играла роль своеобразного «отрога» Великой степи в Западной Европе, базы для формирования государственных образований кочевников: гуннов, аваров, венгров.
В битве на р. Шайо 12 марта 1241 г войска венгерского короля Белы IV были разбиты в тяжелом сражении. Монголы Субэдея и Батыя, помимо прочего, ошеломили венгров применением китайских пороховых снарядов. В начале 1242 г. монголы взяли Загреб и вышли к Адриатическому морю у г. Сплита. Еще один их разведывательный отряд приближался к Вене. Однако получив известие о том, что 11 декабря 1241 г. умер великий хан Угэдей, Батый принял решение срочно возвращаться в Степь, чтобы успеть к курултаю. Именно это, в принципе, случайное событие решило судьбу Европы, а вовсе не «победа чехов и моравов при Оломоуце» (как выяснилось, известие об этом событии, вошедшем в учебники и энциклопедии, сочинено чешским филологом Вацлавом Ганкой, автором величайшей фальсификации — краледворской «древнечешской» рукописи). Латинский мир был спасен от покорения державой потомков Чингисхана.
Когда это требовалось европейцам, они сами шли на контакты со Степью, отправляя посольства в Монголию или ведя выгодную торговлю с ханами через свои черноморские фактории. Но у них не возникало необходимости напрягать все силы для отпора внешней агрессии, они не нуждались в сверхмощном государстве, которое объединило бы весь регион для отпора страшному противнику. А когда появились вызовы со стороны новых держав, окрепших в постоянных контактах с кочевыми империями (Османская империя и Русское царство) — потенциал Европы уже достиг такого уровня, что она могла противостоять им без тотальной мобилизации ресурсов.
Таким образом, Европа имела возможность позволить себе «роскошь феодализма». Это объясняло очень многое. После Тысячного года Европа была защищена и от постоянных набегов, и от калейдоскопической смены государственных образований. В силу сложившейся уникальной ситуации, одним из проявлений которой стало беспрецедентное могущество Католической церкви, относительное равновесие поддерживалось без объединения всего латинского христианского мира под властью единого монарха. Пришествия такого государя с нетерпением ждали лучшие умы Европы, среди которых находился и Данте, но, к счастью, не дождались. Соперничество между правителями не давало проявиться столь естественному для других регионов стремлению блокировать изменения.