Совершенно иное отношение замечается к еврейской, особенно библейской традиции. О влиянии ее на стиль мы скажем в свое время. Теперь же мы приведем лишь ряд упоминаний, доказывающих, что авторы видений имели перед глазами библейские откровения в качестве образцов. Анселл <…> прямо сравнивает свое произведение с видениями Иезекииля и Книги Даниила. Описание ангелов в Фурс. <…> составлено «в согласии с видением Иезекииля». Равным образом архиепископ Анскарий принял явившихся ему в видении святых за 24 старейших из Апокалипсиса <…> Наконец, Отлох в предисловии к «Книге видений» говорит, что «всякие такого рода видения неоднократно встречаются в Священном Писании». Высоким моральным авторитетом еврейской традиции обусловливается сильное ее влияние на поучительные части видений, которые пестрят библейскими цитатами. Здесь мы имеем дело с подлинным источником, из которого наши авторы непрерывно черпают.
Несколько иначе обстоит дело с еврейскими и ранними христианскими апокрифическими «обавлениями». Влияние их на наши видения несомненно: возьмем в пример хотя бы Видение Анселла, сплошь построенное на псевдоевангелии Никодима10. Наши авторы, безусловно, пользуются апокрифами, но никогда в этом не признаются: нет ни одной ссылки ни на Видение Петра, ни на Видение Павла, ни на Книгу Еноха: «Божественная комедия» – первое видение, упоминающее об Апокалипсисе Павла11. А между тем даже по Указателю видно, что средневековые видения оперируют почти тем же материалом, что и старые апокалипсисы. Мало того, Видение Павла, безусловно, было знакомо одному из средневековых родоначальников этой литературы, Беде Достопочтенному, который использовал его в проповеди. Однако степень непосредственного влияния отмеченных памятников на наш материал выяснится только тогда, когда будет решен вопрос о текстуальных совпадениях между ними и старыми «обавлениями»; а вопрос этот еще ждет своего исследователя, и мы не будем его здесь предрешать. Отметим только в самых общих чертах, чтó Средние века могли заимствовать из видений Еноха, Ездры, Петра, Павла и др. и чего не могли. Несомненно, что старые апокалипсисы не уступают средневековым в отношении обилия образов и вторые (посредственно или непосредственно) черпали из запаса первых. Но отреченные «обавления» никогда не достигали ясности и систематического построения таких образцов, как Др., Тн., Эв.: здесь мы имеем дело с плодом постепенного развития внутри самих Средних веков – развития, приведшего к стройной схеме Дантовой комедии. Кроме того, между обеими сравниваемыми группами существует еще одно важное отличие, заключающееся в образе ясновидца; в апокрифах – это лицо священное, объект культа <…> в средневековых видениях – это простой человек и, главное, современник ближайших читателей. Это лишает старые апокалипсисы того элемента человеческой трагедии, который так силен в средневековых образцах. Пророк или апостол вступает в загробный мир спокойной стопой, заранее оправданный; он идет туда на предмет осведомления, и перед ним развертывается как бы учебник эсхатологии с картинками12; только жалость к осужденным может волновать его высокую душу13.
Средневековый ясновидец приближается к тому свету с трепетом и сокрушением; в неведении судьбы своей, в постоянном опасении подвергнуться участи осужденных, в то мерцающей, то гаснущей надежде стать сопричастником блаженства праведных он дрожит и плачет, умиляется и торжествует. Средневековый автор имеет ряд возможностей ввести своего ясновидца в действие, и он хватается за эти возможности: то ясновидец сам подвергается мучениям <…> то служит посредником между живыми и мертвыми <…> то обещает подметать могилу умершего собрата (Бар.) – словом, он становится частью самого видения, в то время как роль пророка или апостола немногим отличается от роли читателя. Кроме того, в «обавлениях» отсутствует элемент злободневности, которым обладают около восьмидесяти пяти процентов использованных нами средневековых видений: то ясновидящий встречает за гробом родных и знакомых <…> то получает какое-либо соответствующее данному случаю указание (Сунн., Мерхд.). Интерес, возбуждаемый такими видениями, где элемент злободневности преобладал, должен был быть узким и временным, но зато весьма интенсивным.
13
Уже некоторые апокрифы стараются использовать эту единственную возможность сделать ясновидца действующим лицом. Так, Видение Ездры после каждой адской пытки прерывается как бы монотонным припевом: «И сказал Ездра: Господи, помилуй грешников! И не помиловал их». Напротив, в Видении Павла просьба апостола услышана.