Величина поучительной части весьма различна: от еле заметных следов (в мелких несамостоятельных одновершинных видениях) до громадных размеров (Ветт.), иногда превосходящих самое видение (Фурс., Фулб.). При этом величина поучения не стоит ни в какой связи с длиной всего текста; примером может служить большое видение Эв., обладающее весьма незначительным дидактизмом. Расположение поучений бывает двоякое, причем обе формы большей частью сосуществуют. Обыкновенное место дидактической части – в конце видения, но отдельные наставления бывают разбросаны внутри текста и исходят от Спутника или другого действующего лица.
Поучительная часть присуща видениям с самого раннего времени, она для средневекового человека определяет весь смысл существования жанра, а потому чрезвычайно быстро развивается и достигает довольно совершенных форм уже к VII в. (Фурс.). Здесь нет того поступательного движения, которое мы отметили в других частях структуры видений. Напротив, если мы сравним отношение дидактической части к описательной в многовершинных видениях Фурс., Ветт., с одной стороны, и Тн., Эв. – с другой, то увидим, что к концу периода описательная часть значительно возобладала над поучительной. Это развитие образности за счет идейности является еще одним признаком того, что первоначальный (грегорианский) чисто утилитарный взгляд на видения если не исчез, то все же в значительной степени уступил место эстетическому, что видение стало не столько научным материалом, сколько литературным жанром.
Если очерк архитектоники видений был по необходимости довольно суммарным, то еще больше нам придется обобщить рассмотрение стиля фразы и лексикона видений, так как иначе пришлось бы совершить обширный экскурс в область средневекового латинского стиля – экскурс, которого настоящее введение никак не может вместить. Ограничимся поэтому лишь несколькими строками. В общем дело представляется в следующем виде: несамостоятельные видения в отношении стиля подчиняются тем произведениям, в которые они вставлены, а самостоятельные – общему ходу развития литературы. Поэтому получается картина эволюции, совершенно аналогичная тому, что было сказано о структуре видений: развитие – восходящее с двумя кульминационными пунктами, в IX в. (расцвет первого Возрождения) и во второй половине XII в. (начало расцвета позднего Средневековья). Ход развития можно проследить даже по видениям, помещенным в этом сборнике <…> но необходимо помнить, что плохие вещи писались во все времена (сл. протокольный стиль Фл.) и что о развитии судят по высшим достижениям25.
Итак, перед нами прежде всего грубый неловкий стиль Григория и бедное однообразие изложения Бар. Появляется затем школьный, строго выдержанный язык Беды, свидетельствующий о доскональном знакомстве с классиками; еще больше отдает школой манера Эдилвулфа (Мерхд.) с его словарными словечками и овидиевскими реминиссансами. Новое движение началось и достигает своего апогея в пышном, богатом украшениями и изобразительными средствами, слегка витиеватом, почти эпистолярном стиле каролингских «ложноклассиков» (Ветт., К. III). Образцы X в. (Анс., Фл.) дают больше представления о месте, чем об эпохе: они указывают на упадок латинской литературы во Франции, но не латинской литературы вообще; если бы Саксония оставила нам хоть одно видение X в., оно, конечно, имело бы совсем другой вид. Как бы то ни было, блестящие времена каролингского Возрождения миновали, и О. есть шаг назад по сравнению с Ветт. Новое возвышение начинается под влиянием борьбы за читателя, вспыхнувшей к концу XI в. между духовной и светской литературой. Латинский стиль закаляется в горниле конкуренции и выходит оттуда во второй половине XII в. богатым, изобилующим разговорными оборотами и сравнениями, взятыми из жизни, терпимым к варваризмам, но разработанным и умело пользующимся своими многочисленными изобразительными средствами.
Что касается запаса образов и мотивов, то, хотя исследователи обращали особое внимание на эту область (тщательно излагая содержание видений и выхватывая отдельные элементы для сравнения), все же до сих пор не создано даже самой элементарной системы. Прилагаемый к настоящему сборнику Указатель, при всем своем несовершенстве, представляет первую попытку внести в это дело какой-нибудь порядок: из него читатель по крайней мере получит приблизительное понятие о богатстве запаса и размерах влияния традиции <…> Но для того чтобы судить о богатстве образами отдельных видений, о непосредственном влиянии одного видения на другое и т. п. … наш Указатель далеко не достаточен: для этой цели следовало бы усилить его детализацию – вдвое и втрое. Это и будет настоящий путь, по которому можно прийти к более или менее точным цифрам соотношений и установлению приемлемых схем, дабы впредь избегать таких фантастических подразделений, как следующая теория французского ученого Делепьерра (указ. соч., с. 37): «Для видений существуют два точно разграниченных (distinctes) периода. До IX в. … характер рассказов более райский, чем адский»26. Это утверждение есть плод явного недоразумения, основанного, как кажется, на одностороннем впечатлении от Бар. и Салв.; чтобы его опровергнуть, достаточно взглянуть хотя на Венл. и Вон. 112 (VIII в.); так, например, из приблизительно 250 строк Венл. (изд. Яффе) только 15 посвящены описанию райских обителей. Да и на примере Др. нетрудно убедиться в несостоятельности утверждений Делепьерра. Из Указателя видно, что в течение всего периода места пыток описывались подробнее, чем места блаженства. Если взять только один «инвентарь» (не считая населения), т. е. сравнить между собой по количеству мотивов только рубрики VII (рай) и VIII (ад) Указателя, то получим отношение VII : VIII = 30 : 5327. Во все времена для человеческой фантазии легче было (благодаря опыту жизни) проникнуть в измышление Сатаны, чем придумать такое блаженство, которое могло бы затмить столь трудно достающиеся земные радости, ибо «око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его»28. Недаром этот текст так часто цитируется (Анс. 2, Б. Ж., Тн.) и парафразируется (Ветт., Эв.) в видениях, чтобы оправдать слабость нашего воображения.
25
Так, для IX в. показательным является, конечно, К. III, а не Б. Ж. –