Около этого времени некий монах Эвесхамского монастыря, впав в болезнь, целый год и три месяца терзался сильным телесным недугом. Он чувствовал такое отвращение к принятию пищи и питья, что иногда по девяти дней не вкушал ничего, кроме небольшого количества теплой воды. Никакое искусство врачей не могло помочь ему. Все, что ни давалось ему кем-либо для облегчения, имело обратное действие. Так изнывал он, лежа на койке и совершенно лишенный телесных сил; двигаться он не мог, если не переносили его услужающие. С приближением дня Воскресения Господня почувствовал он себя легче и ходил по больничной келье, опираясь на палку. Когда же настала ночь на день Тайной Вечери, он с помощью палки добрался до соборного храма, [сам] не зная, в теле или вне тела1. Пока братья возносили ко Господу обычные ночные славословия, ощутил он в себе столь сильное действие Божьего милосердия и Небесной милости, что священное рвение его, казалось, превосходило меру, и не мог удержать он ни слез, ни хвалений Господу от полуночи до шестого часа следующего дня. Тогда велел он призвать к себе, одного за другим, двоих братьев, которых монашествующие называют исповедниками, каждому из них исповедался чистосердечно и с великим душевным сокрушением и слезоточением во всех, даже самых малых, грехах, во всех нарушениях устава и заповедей Господних и получил отпущение, которого жадно добивался. Так в святом благочестии и восхвалении Господа провел он целый день.
II. Как оный монах был найден лежащем замертво
Следующею ночью, когда ударили в доску2 к заутрене, он, вкусив [перед тем] недолгий сон, направился к церкви. Но что он сделал далее, это будет ясно из следующего. Рано утром на следующий день, а именно в Великую Пятницу, когда братья только что встали и, направляясь к церкви, проходили мимо капитула3, увидали они возле седалища аббата, где они обыкновенно испрашивали прощение, оного брата, лежащего распростертым с босыми ногами и лицом, обращенным к земле, как будто он молил о прощении кого-то сидящего [на престоле]. Увидя это, братья сбежались в изумлении и, желая его поднять, находят его как бы бездыханным и не движущим ни одним членом, с закатившимися глазами, с орбитами и носом, сильно залитыми кровью. Все утверждают, что он испустил дух, ибо на долгое время совершенно утерял кровообращение в жилах. Но, так как они заметили у него дыхание, хотя и весьма слабое, они облили ему шею, грудь и руки холодной водой. Сначала они видели, как тело его все задрожало, но затем, успокоившись, лежало без движения. Что делать далее, они не знали, так как не могли считать его ни совсем бездыханным, ни сколько-нибудь выздоравливающим. Итак, посоветовавшись, они относят его в больницу и кладут на постель, где он бдительно охраняется приставленными к нему надзирателями. Затем они покрывали ему грудь пластырем, кололи пятки иглами, но не могли наблюсти в нем ничего свойственного живому человеку. Лежа таким образом на постели в течение двух дней, то есть с полуночи на Страстную Пятницу до вечерней молитвы в Субботу, он оставался совершенно неподвижным. В Великую же Субботу, когда братия собралась для совершения вечернего богослужения, веки на глазах означенного брата стали слегка шевелиться и даже некая влага, похожая на слезы, медленно потекла по щекам его, и видно было, как он, подобно [человеку] плачущему во сне, испускал из груди глубокие вздохи, а немного спустя увидали, что он старается извлечь из глубины гортани еле слышные звуки. А затем, когда жизнь мало-помалу вернулась к нему, стал он взывать к Святой Марии, говоря: «О Святая Мария! о Владычица, Святая Мария! За какой грех лишаюсь я радости столь безмерной?» Часто повторяя сие и подобное в том же роде, он давал понять присутствующим, что утерял какую-то великую радость. Затем, как бы пробудившись от тяжелого сна, встряхнул он головою и зарыдал, прегорько плача, обливаясь обильными слезами; и вдруг, сложив руки и скрестив пальцы, поднялся он и сел; и, положив голову на колени, закрыв лицо руками, по-прежнему долго не прекращал жалостного плача. Тогда по усиленной просьбе братьев, чтобы он вкусил от чего-нибудь после столь долгого поста, он, приняв малую толику хлеба, пребывал во бдении и молитве. Спрошенный о том, надеется ли он избавиться от недуга, он ответствовал: «Еще вдоволь поживу я, ибо вполне исцелился от болезни». Затем, в следующую ночь, т. е. в ночь на Светлое Воскресение, едва зазвонили к заутрене, он, не пользуясь никакой поддержкой, отправился в церковь и – чего прежде не делал в течение одиннадцати месяцев – присоединился к хору. Вскоре после этого, по совершении чина богослужения, сподобился он причаститься Святых Тайн.
2
Она заменяла колокол исключительно в день Великой Пятницы: глухой звук ее выражает скорбь.