А может Свистун мне его и подослал, этого сопляка в монашеской робе, подумал Гриб. Узнать как и что. А то и свалить что-нибудь на меня. Не просто так он в Новгород явился, замышляет что-то. Попробуем монаха поймать на слове.
— Ты вот что, монах, — сказал он. — Ты как пойдешь в Рюриков Заслон, так ты там и объясни про меня, мол, не знаю ничего, ни в чем участвовать не хочу.
— Рюриков Заслон? Это где же?
— Ну вот что, — рассердился Гриб. — Ты мне голову-то не морочь! Ты мне еще скажи, что не знаешь, где детинец находится!
— Где детинец — знаю.
— Зачем Свистун к нам пожаловал — это не мое дело. Я ему не судья. Но и помогать ему не буду, и пусть об этом знают — и он сам, и князь, и посадник.
В дверь стукнули три раза.
— Поди к лешему! — крикнул Гриб.
В помещение быстро вошел ужасно неприятного вида человек и вороватой рысью, боком, приблизился к Грибу.
— Не гневись, кормилец, — сказал он ему подхалимским тоном, косясь на монахов. — Очень важные слова скажу я тебе сейчас.
Он наклонился к уху Гриба и зашептал.
Выслушав важные слова, Гриб некоторое время размышлял, после чего поманил подхалима к себе и быстро сказал ему что-то на ухо. Подхалим поклонился и, так же как прежде косясь на монахов, боком выбежал из помещения.
Гриб уселся поудобнее на скаммеле, поставил локоть на колено, сжал кулак, и положил на него подбородок. Некоторое время он смотрел на Хелье, а потом перевел взгляд на Любаву.
— Это хорошо, что вы ко мне пришли, — сказал он. — Если бы вас поймали на улице, беда бы приключилась. А так все будет очень даже… э…
— Безбедно, — подсказал Хелье.
— Обет молчания — это очень удобно, — продолжал Гриб. — Не знаю, правда, как к нему отнесется посадник наш Константин… или Ньорор, предводитель варангских наемников… ну, может уговорят нарушить обет. Ах, да, Хелье… тебя ведь Хелье зовут? Противное какое имя. Польское, небось?
— Датское, — ответил Хелье.
Что он плетет, листья шуршащие, думал он, отвязывая бечевку, удерживающую сверд под робой в вертикальном положении. Откуда ему знать, зачем Любава понадобилась Ньорору. А Житнику-то она вообще ни к чему. Или к чему?
— Ну вот, датское. Дурной народ вы, датчане.
— Я не датчанин.
— Помолчи, дружок. Тебе сейчас полезнее всего помолчать. Потому как ты невелика птица, и за тебя мне никто медяшки ржавой не даст. Это спутник твой, то бишь спутница, которую беречь нужно, за нее награда обещана. А тебя можно и в расход. Ты просто сопровождающий.
— Кому именно обещана награда и кем? — спросил Хелье.
— Ага, — сказал Гриб. — Вижу, и ты не чужд корысти! Все мы, люди, одинаковы. А только не всем награду предлагают, а только тем, кто может ее заслужить.
— То есть, именно к тебе приходили люди Ньорора… и Житника?
— Не знаю, кто такой Житник. Но, да, приходили, конечно. В Новгороде кого сыскать — это лучше моих людей не найдешь. Все знают, везде бывают.
— Как Эрик Рауде, — подсказал Хелье.
— А?
— Нет, это я так просто.
За дверью раздались шаги многих ног. В помещение вошли сразу несколько мужчин и одна женщина совершенно зверского вида, простоволосая, в богатой, явно не ею самой и не для нее купленной, одежде.
Гриб лениво повернул к ним голову, разжал кулак, нехотя вытянул указательный палец и указал им, пальцем, на то место, где только что наличествовали двое монахов. Пришедшие завертели головами. Повернув голову обратно, Гриб вместо двух монахов увидел только одного. Те из пришедших, у кого реакция была лучше, вознамерились было метнуться — не к монаху, но к Грибу, что его неприятно поразило — и остановились.
— Стойте, будто вас к осине привязали, — сказал голос Хелье над ухом Гриба.
В этот момент Гриб почувствовал жгучую боль на шее, справа от кадыка.
— Не двигайся, — сказал Хелье.
— Ты… ты мне, хорла, горло порезал! Ты знаешь, что я с тобой за это сделаю?
— Темно тут, — сказал Хелье. — Не видно ничего. Был бы сегодня солнечный день, я бы так не спешил. Но ты уж не двигайся, а то ведь всерьез порежу. Как это в баяновой саге поется?… Впрочем, не помню.
Зверского вида женщина вдруг взвизгнула и отпрыгнула от Любавы, которую собиралась взять в захват.
— Скажи им, — сказал Хелье.
— Не двигайтесь, — приказал Гриб.
— А не найдется ли у вас, люди добрые, веревки покрепче? Вон ты вот, — Хелье безошибочно определил человека с веревкой. — Ну-ка, кидай ее сюда. Мне под ноги. Не сходя с места.
Локтей восемь вервия, свернутого в бундль, хлопнулось у ног Хелье.
— Теперь ступайте вон, — сказал спаситель Любавы. — Ступайте, ступайте… — Напрягши память, он вспомнил не очень понятное ему киевское выражение. — Нечего тут.