Выбрать главу
Освободился, уцелев. Должно быть, хищник в раздраженье И нужно с ним вступить в сраженье. Но нет! Колени лев согнул, В слезах, признательный, вздохнул. И рыцарь добрый догадался, Что лев навек ему предался И этот благородный зверь Принадлежит ему теперь. Мгновенья рыцарь не теряет, Свой меч прилежно вытирает. Он яд змеиный смыл с меча, Сталь драгоценную леча. Дорогу лев не преграждает. Ивэйна лев сопровождает Путем неведомым лесным. Отныне лев повсюду с ним, С ним вместе днюет и ночует, Издалека дичину чует, Усердный рыскает в лесу, Подобно преданному псу. Когда косулю загрызает, Свою добычу не терзает, Напьется крови и скорей, Неукротимый царь зверей, Обременив добычей спину, Несет косулю господину. Не жарят мясо без огня. Ивэйн при помощи кремня Сухой валежник зажигает. Разделать тушу помогает Умелый свежевальщик лев, Смиряя свой голодный зев. Со зверем кровожадным дружен, Ивэйн себе готовит ужин, На вертел мясо нанизал. И прикоснуться не дерзал Благонадежный лев к дичине, Я думаю, по той причине, Что господина слишком чтил. Лев ни куска не проглотил, — Покуда рыцарь наедался, Лев терпеливо дожидался. Жаркое нечем посолить, И даже не во что налить Вина, хотя среди пустыни Вина, конечно, нет в помине. Я речь мою к тому веду, Что принимался за еду Лев лишь тогда, когда, бывало, Наестся рыцарь до отвала. Усталый рыцарь крепко спит,
Подушку заменяет щит. Лев на часах не утомился, Покуда конь травой кормился, Хоть на кормах подобных впредь Едва ли можно разжиреть. В глухих лесах без всякой цели Они блуждали две педели. И что же? Перед родником, Который так ему знаком, Случайно рыцарь оказался. Какими думами терзался Он под высокою сосной Перед часовенкой лесной! Чуть было вновь не помешался. Он сетовал, он сокрушался, Себя, несчастный, укорял, В слезах сознанье потерял, И наземь замертво свалился Тот, кто недавно исцелился. Как будто чтобы рядом лечь, Сверкнул на солнце острый меч, Внезапно выскользнув из ножен, Куда небрежно был он вложен. В кольчугу меч попал концом, Разъединив кольцо с кольцом, Ивэйну поцарапал шею Он сталью хладною своею. Ивэйну в тело сталь впилась, И кровь на землю полилась. Хотя не пахнет мертвечиной, Сочтя беспамятство кончиной, Лев стонет, охает, ревет, Когтями, безутешный, рвет Свою же собственную гриву. Подвластен скорбному порыву, Он жаждет смерти сгоряча. Зубами лезвие меча Из раны быстро извлекает И рукоять меча втыкает Он в щель древесного ствола, Чтобы сорваться не могла, Когда пронзит жестокой сталью Он грудь себе, томим печалью. Как дикий вепрь перед копьем, Лев перед самым острием На меч неистово рванулся, Но в этот миг Ивэйн очнулся, И лев на меч не набежал, Свой бег безумный задержал. Очнувшись, рыцарь наш вздыхает. Пожар в душе не утихает. Не может он себе простить, Как мог он время пропустить, Назначенное госпожою, Сбит с толку прихотью чужою. Надежду кто ему вернет? Мессир Ивэйн себя клянет: «Загублена моя отрада. Убить себя теперь мне надо. Не стоит жизнью дорожить, Когда на свете нечем жить. Темницу бренную разрушу, На волю выпуская душу. Когда страдать обречено С душою тело заодно, Душа болит, и телу больно, Расстаться лучше добровольно, — Быть может, порознь боль пройдет. Нетерпеливо смерти ждет Тот, кто сокровища лишился. Покончить жизнь я не решился Самоубийством до сих пор, Хотя такая жизнь — позор! Я должен был бы, безусловно, Себя возненавидеть кровно. Ведь это по моей вине Любовь моя враждебна мне. На льва душа моя сошлется: Мой лев пытался заколоться, Решив, что смерть моя пришла. Я сам себе желаю зла, — Я был счастливее счастливых, Был горделивей горделивых, И я себя не покарал, Когда, безумец, обокрал Я сам себя, навек теряя Все радости земного рая!» Вздыхал он, сетовал, стонал, Себя, рыдая, проклинал, Как будто был он всех виновней. Не ведал рыцарь, что в часовне Несчастная заключена, Не знал, что с трещиной стена. Внезапно голос вопрошает: «Кто это бога искушает?» «А вы-то кто?» — Ивэйн спросил. «Рассказывать не хватит сил. Вы видите: я в заключенье. Всех мук страшней мое мученье». «Молчи! — мессир Ивэйн вскричал. — Придурковатых я встречал,