Соответственно существовали лишь две формы земельного владения — государственные (они же общинные) земли, на которых жили и работали обязанные нести различные повинности земледельцы, и казенные служебные земли, фонд которых предназначался для содержания двора, высшей знати и чиновничества. Земли первой категории чаще всего именовались термином минь-тянь (народные), второй — гуань-тянь (казенные, чиновные). Вторая категория была сравнительно небольшой, к ней относилось обычно не более 15–20 процентов земель. Предполагалось, что земли минь-тянь более или менее равномерно распределены между земледельцами, вследствие чего каждый пахарь имеет свое поле и платит налог в казну (земли гуань-тянь тоже обрабатывались крестьянами, но налог с них шел их владельцу — чиновнику, двору и т. п.). Однако так было лишь в идеале. В реальности у одних земли было больше, у других меньше, богатые теснили малоимущих, правдами и неправдами присоединяли к себе их наделы и становились еще богаче, тогда как бедняки лишались последнего клочка земли («некуда воткнуть шило», по выражению китайских источников).
Пока крестьяне имели наделы, обрабатывали землю и платили ренту-налог в казну, структура китайской империи была крепкой и жизнеспособной. Но как только земли в значительном количестве сосредотачивались во владении богатых землевладельцев, ситуация менялась. Богатые владельцы, сдавая землю в аренду, обычно уменьшали налог, который должны были платить в казну. Они имели для этого немало возможностей: во-первых, из их числа выходили чиновники, в руках которых была власть (своя рука всегда владыка), во-вторых, они давали взятки тем же чиновникам, и те всегда готовы были помочь сильному дому не платить большую часть налога.
В результате казна получала все меньше средств, и государство постепенно сползало в кризис. Неурядицы в сфере экономики приводили к напряжению в социальных отношениях, что выливалось в восстания, правящие верхи теряли способность контролировать положение в стране и рано или поздно свергались новыми претендентами на власть. И все начиналось сначала.
Династийные циклы известны не только в Китае. Но в китайской истории они наиболее наглядны. Цикл завершался обычно воцарением новой династии, что вело к ликвидации кризиса отчасти за счет уничтожения в огне мятежей и войн богатых собственников, отчасти за счет общего уменьшения населения страны; каждый из уцелевших получал надел земли, дабы он мог работать и платить налоги, которые новые власти вначале, как правило, заметно снижали.
Можно добавить к сказанному, что иногда привычный цикл усложнялся за счет более или менее удачных реформ, с помощью которых кризис временно снимался усилиями сверху. В этих случаях цикл как бы прерывался посредине. Но вскоре процесс начинался заново и завершался как обычно. Первая династия Хань пала жертвой кризиса. Начало второй династии Хань было связано с его преодолением. Но прошло немного более века — это довольно обычный срок в рамках династийного цикла, — и стабильность в ханьском государстве подошла к концу.
Процесс обезземеливания крестьян с начала II века шел все возраставшими темпами, как за счет поглощения земель богачами, так и за счет добровольной отдачи бедняками своих земель, себя и своей семьи под покровительство сильного дома с целью получения от него защиты в смутное время. Явление это, хорошо знакомое и другим обществам в периоды феодальной раздробленности и междоусобиц, приводило к формированию устойчивых патрон-клиентских связей, что в конечном счете опять-таки усиливало позиции сильных домов и ослабляло позиции казны. Процесс протекал на фоне острого политического кризиса в ханьском императорском доме: начиная со II века власть правителей ослабевала за счет усиления временщиков из числа родни влиятельных императриц. Активную роль в политике играли евнухи — смотрители гарема. Усиление временщиков и евнухов (иногда это был один и тот же человек) влекло за собой неизбежное ослабление позиций служилой конфуцианской бюрократии. В 60 — 70-е годы II века борьба между чиновниками и сочувствовавшими им конфуцианцами, с одной стороны, и временщиками и евнухами — с другой, обострилась до предела. Страна была на грани политического краха.
Именно в это время начал набирать силу социальный протест, принявший форму сектантского движения под лозунгами религиозного даосизма, в центре которого оказались извечные крестьянские идеалы «великого равенства» (тай-пин) и надежды на мистические методы достижения долголетия и бессмертия. Глава секты «Тайпиндао» Чжан Цзюэ, прославившийся искусством врачевания и, по преданию, спасший в тяжелые годы эпидемии множество веривших в его чудодейственную силу людей, на рубеже 70 — 80-х годов неожиданно оказался во главе многочисленной и активной секты сторонников «желтого» неба, которое в 184 году (начало очередного 60-летнего цикла) должно было прийти, по представлению сектантов, на смену погрязшему в пороках «синему» небу Хань. Покрывшие свои головы желтыми повязками адепты секты планировали именно в этот сакральный момент поднять восстание, что особенно и не скрывалось.
Власти попытались было предупредить восстание, которое вследствие этого началось преждевременно, и это сказалось на его ходе и результатах. Первые успехи восставших оказались недолгими, и в конечном счете они потерпели поражение. Однако это оказалось пирровой победой для Хань: в ходе подавления рассеявшихся по стране мятежников и во всей последовавшей за этим политической борьбе имперская администрация и двор перестали играть хоть сколько-нибудь значимую роль, а на первый план выдвинулись военачальники, опиравшиеся на сильные дома. Можно считать, что с этого момента — с конца II века — ведущей силой в политической жизни Китая на несколько веков стали военные.
Конец II и начало III века прошли в Китае под знаком внутриполитических междоусобиц. Один из наиболее удачливых полководцев, знаменитый Цао Цао, господствовал на севере, в бассейне Хуанхэ, где в 220 году его сын Цао Лэй провозгласил себя правителем государства Вэй. Другой полководец, Лю Бэй, претендовавший на родство с правящим домом Хань, вскоре объявил себя правителем юго-западной части страны Шу. Третий, Сунь Цюань, стал правителем юго-восточной части Китая, царства У. Возник феномен Троецарствия, короткая история которого овеяна в китайской традиции ореолом рыцарского романтизма — достаточно напомнить об одноименном романе, написанном тысячелетие спустя и красочно, в героических тонах повествующем о событиях III века.
К этому времени страна, разоренная долгими десятилетиями восстаний и междоусобиц, безвластия и насилия, уже забыла о спокойной жизни. Даже в землепользовании едва ли не главной формой стали так называемые военные дворы (в царстве Вэй, по некоторым данным, они составляли до 80 процентов податного населения) и военные поселения. В военные дружины превратились и клиенты сильных домов — да и как иначе можно было защитить себя и свое имущество в смутное время? Все это возродило в среде китайской образованной части населения феномен рыцарского романтизма, столь характерный в свое время для периода Чуньцю, в VII–VI веках до н. э. и прославленный в историографической конфуцианской традиции. Идеи верности и преданности патрону до гроба, культ рыцарской этики и аристократизма, боевое братство и спаянность единомышленников-друзей стали в суровых условиях первоосновой реального бытия, но структура китайского общества осталась прежней. Причиной этого было давно уже устоявшееся конфуцианское отношение к миру и обществу и соответствующим образом ориентированные политические институты.
В традиционном китайском обществе статус военного не был почетен. Существовала поговорка: «Из хорошего металла не делают гвоздей, хороший человек не идет в солдаты». В отличие от других восточных обществ, от Турции до Японии, включая арабов, индийцев и многих других с их джагирдарами, тимариотами, самураями и т. п., китайцы никогда не ценили воинов-профессионалов. Их армия обычно набиралась из деклассированных элементов (откуда и приведенная выше поговорка) и возглавлялась малообразованными в конфуцианском смысле и потому не очень уважаемыми обществом военачальниками. Только в те годы, когда военная функция оказывалась ведущей, ситуация менялась. Но как только нужда в большой армии исчезала, все возвращалось на круги своя.