Третьим и основным идеологическим насилием в России 90-х годов 20-го века стал городской либерализм. Именно гуманитарный либерализм во время Перестройки явился идеологическим обоснованием необходимости революционного уничтожения прежнего, социал-феодального коммунистического режима диктатуры пролетариата. Именно он дал моральные силы, моральное преимущество либеральным демократам в идейной борьбе с советской государственной властью, обеспечил им моральное превосходство и историческое оправдание при подавлении ГКЧП (в первую очередь, идеологическом подавлении), нейтрализовав действенность призывов заговорщиков к армии и загнав их в политический угол. Агрессивной пропагандой либеральных потребительских ценностей либеральные интеллигенты подготовили распад СССР, а в событиях 3-4 октября 1993 года оправдали государственный переворот и оправдывали с того времени установление в результате переворота диктатуры коммерческого космополитизма в условиях обозначенных либеральной конституцией правилах выстраивания представительной власти населения страны.
За первое десятилетие господства этого режима, по мере появления и накопления опыта отстаивания своих интересов частной собственности у представителей коммерческих интересов, гуманитарный либерализм пережил постепенное перерождение в первую классовую идеологию России, преобразующую сознание этих представителей в классовое необщественное, космополитическое общемировое сознание. Однако разложение исполнительной власти индивидуалистическим либерально-гуманистическим мировосприятием и кризис доверия к либерализму среди большинства не связанного с коммерческими интересами населения, тот кризис доверия, который выразился в растущей поддержке большинством регионов и городов представителей коммунистов, вынудили к середине 90-х годов некоторых из близких к власти политиков отказываться от гуманитарного либерализма. Они отказывались от гуманитарного либерализма в пользу народного патриотического либерализма, в котором причудливо смешивались идеи либерализма и православного земледельческого патриотизма, а позже родились такие странные, убогие понятия, как «народный капитализм» и «народный средний класс». И, наконец, под давлением зарождающегося русского общественного сознания средних слоёв городских семейных собственников некоторые из либеральных политиков стали пытаться придать себе имидж сторонников некоего национал-либерализма. Такой идейный разброд расшатывал единство господствующего класса, порождал в его среде неразрешимые противоречия.
И всё же больше десятилетия проповедникам либерализма и вождям либералов удавалось раз за разом одерживать политические победы. Сначала над многократно превосходящим средствами и внешними атрибутами государственной власти советским коммунистическим режимом, а затем над сторонниками его восстановления. Такие политические успехи можно объяснить лишь тем, что городской либерализм оказался ко времени Перестройки неизмеримо более прогрессивной и способной подстраиваться под текущие обстоятельства идеологией для России, чем идеологически вырождающийся пролетарский коммунизм, который терял опору из-за сокращения численности и значения русского пролетариата. На то время прогрессивные преимущества либеральных призывов к «свободе, равенству, братству» позволили либералам объединить всех противников прежнего режима неявных советских сословных привилегий и избежать соперничества со стороны приверженцев чуждого буржуазному либерализму православного идеологического насилия. За семидесятилетнюю эпоху коммунистической реформации, за советскую эпоху истории страны влияние православия на горожан и крестьян оказалось настолько подорванным, что либерализм с начала русской буржуазно-демократической революции в 1989-м году даже принялся без каких-либо опасений использовать церковь в задаче расширения политической среды поддержки своих устремлений к власти. Его сторонники цинично использовали церковь в борьбе за власть с прокоммунистическими силами, которые господствовали в государственных учреждениях, в силовых ведомствах вообще, а в армии, в частности.