Вы едете по новой Лейди-Янгроуд, и шум, затихающий вдали, делает дорогу как будто даже прохладней. Вы забираетесь на самый верх и смотрите на сверкающий внизу город — янтарь и взрывы голубого на черном фоне, — на корабли в гавани, на оранжевые огни, поднимающиеся с нефтяных вышек далеко в заливе Париа. Одно мгновение вокруг вас тишина. Затем, поверх стрекота кузнечиков, которого вы и не заметили, вы начинаете слышать город: собаки, шумовые оркестры. Вы ждете, когда у радиостанций кончится рабочий день, но вещание на платные радиоточки не прекращается никогда: эти станции работают в ожидании первых струек утреннего шума, — и тогда вы снова кружите вниз, чтобы утонуть в грохоте. Всю ночь не смолкают собаки, сменяя друг друга согласно какому-то очень запутанному порядку рычания и лая, то выше, то ниже, сначала одна улица, потом другая, потом обратно, от одного конца города к другому. И вы удивитесь: как вы выдерживали все это восемнадцать лет и неужели так было всегда?
Когда я был ребенком, по воскресеньям жители Порт-оф-Спейна наряжались и гуляли по Саванне[8]. Те, у кого были машины, медленно кружили по городу. Это был церемониальный парад, в котором у каждого было свое место, — но еще и просто приятная прогулка. На юге были красивые богатые дома и «Квинз Парк Отель» — последнее слово роскоши и современности в наших местах. На север лежали ботанические сады и земли Дома Правительства. А на запад — Маравал Роуд.
Маравал-роуд — одно из архитектурных чудес света. На этой длинной улице мало домов, когда-то здесь селились самые состоятельные люди. На севере она начинается шотландским баронским замком. Затем следует Уайт-Холл, странное мавританско-корсиканское сооружение; до того как оно стало собственностью правительства (надо сказать, что название Уайт-Холл оно получило еще раньше), внутри все было завешено гобеленами с пастухами и пастушками, а в фальшивых каминах лежали поленья из папье-маше. За Уайт-Холлом был замок с многочисленными украшениями из кованого железа; в нем чувствовалось сильное восточное влияние, но говорили, что он скопирован с какого-то французского шато. Дальше стоял монументальный охристо-ржавый испанский колониальный особняк. Завершало улицу сине-красное Управление по общественным сооружениям — итальянизированный вариант Королевского колледжа, с часами, исполнявшими бой Биг-Бена.
Таков был стиль старого Тринидада: анархический, разрозненный, не родившийся из местных условий — кабинетам в Уайт-Холле вместо каминов не помешали бы вентиляторы, — а созданный из воспоминаний. Единого местного стиля не было. Как в манерах, так и в архитектуре всем заправлял личный каприз. В обществе эмигрантов, когда воспоминания подергиваются дымкой, не существует единого стиля. Взрослея, вы создавали свой собственный стиль, и, как правило, этим стилем оказывалась «современность».
Единого стиля не было, потому что не было стиля вообще. Образование в Тринидаде было не тем, что можно купить за деньги: оно было тем, от чего деньги давали свободу. Мальчик белой расы выходил из школы совсем юнцом, «считая на пальцах», как говорят тринидадцы, но это и считалось показателем его привилегированности. Он шел работать в банк, в «Кейбл энд Уайрлесс» или в большую компанию, и для многих тринидадцев стать банковским клерком или коммивояжером представлялось вершиной карьеры. Те белые, кто по собственной эксцентричности стремился к образованию, почти всегда уезжали. Белые никогда не были высшим классом, который обладает исключительными правами на правильную речь, вкус или знания, им завидовали исключительно из-за денег и доступа к удовольствиям. Кингсли, несмотря на свою симпатию к белым, которые принимали его здесь, отметил: «Французская цивилизация — я имею в виду, в Новом Свете, — это почти одни лишь балерины, биллиардные столы и ботинки на тонкой подошве. Английская цивилизация — почти только скачки и крикет». Семьдесят лет спустя Джеймс Поуп-Хеннесси повторил и расширил это наблюдение: «Образованные люди африканского происхождения разговаривали бы с ним на темы, на которые-он привык беседовать у себя на родине: о книгах, музыке или религии. Англичане, с другой стороны, говорили о теннисе, загородном клубе, виски, общественном положении или нефти». Образование было строго для бедных; а бедными неизменно были черные.
8
Огромный парк в Порт-оф-Спейне, снабженный теннисными площадками, футбольным полем и т. д.