К сожалению, ни общеисторические соображения (попытки, опираясь на не всегда ясные сведения письменных источников, связать монеты с какими-то историческими событиями и, исходя из этого, определить время их чеканки, ср.: Кабанов, 1961; Массон М., 1977, с. 136–137), ни иконографические сопоставления, ни наблюдения за палеографическими особенностями согдийской («парфяно-согдийской») легенды на л. ст. этих монет не могут служить опорой для сколько-нибудь определенных и точных хронологических заключений. Более надежные результаты можно получить, используя для датировки «нахшебских» монет археологические данные, и прежде всего разработанную для Еркургана стратиграфическую хронологию слоев, а также материалы других памятников в низовьях Кашкадарьи (Исамиддинов, Сулейманов, 1984, с. 99 и сл.). Очень важен нумизматический контекст («вертикальный» — в пределах Кашкадарьинской области, «горизонтальный» — через сопоставление с состоянием монетного дела и денежного обращения в соседних областях).
Пребывание «нахшебских» монет в обращении, если исходить из археологических материалов Еркургана и его округи, видимо, можно продлить до первой четверти VII в. включительно. Решающее слово в определении, когда началась их чеканка, остается за археологами, но, учитывая, что новая стратиграфическая шкала оказывается «моложе» датировок С.К. Кабанова примерно на столетие, начало массовой чеканки «нахшебских» монет следует теперь отнести к концу V или началу VI в.
Нумизматическая ситуация в Кашкадарьинской области может быть пока намечена только пунктиром. Как и в Самаркандском Согде, для конца V — начала VI в. здесь засвидетельствованы находки серебряных «оболов» с изображением лучника. Могли ли «нахшебские» монеты чеканиться и обращаться одновременно с ними, параллельно? Ответить на этот вопрос категорично невозможно, пока остается невыясненным, подвергались ли «нахшебские» монеты покрытию тонким слоем серебра. Об этом высказывал предположение М.Е. Массон, отмечавший, однако, что «следы посеребрения, нанесенного некогда на поверхность тонким слоем, усматриваются не всегда и не сразу, особенно на экземплярах, хранящихся в музеях, где они порой исчезают в результате неумелой чистки объектов» (Массон М., 1977, с. 135–136). Ни в основных собраниях среднеазиатских музеев (Самарканд, Ташкент), ни в музеях Москвы и Ленинграда экземпляров со следами посеребрения нет, как нет их и среди четырехсот с лишним монет из раскопок и разведок в бассейне р. Кашкадарьи. К сожалению, М.Е. Массон не указал, знакомы ли ему экземпляры «нахшебских» монет со следами (или остатками) слоя серебра на их поверхности. Но даже если какие-то экземпляры и были посеребрены, это не может препятствовать отнесению начала массовой их чеканки к концу V — началу VI в., как и приведенное М.Е. Массоном сопоставление «нахшебских» монет с бухарскими эмиссиями (с изображением алтаря) (табл. 119, 5–9), имеющими явно более позднюю дату, чем полагал М.Е. Массон.
Состав монетной массы, находившейся в Кашкадарьинской области в обращении одновременно с «нахшебскими» монетами, остается пока не выясненным: «нахшебские» монеты явно преобладали, но к ним были примешаны и другие виды монет, хотя их количество и невелико.
Очень смутно мы представляем, какие монеты пришли в Кашкадарьинской области на смену «нахшебским». Присутствие в обращении здесь монет первого согдийского царя, самаркандского государя Шишпира (табл. 122, 1) документировано их находками, в том числе на городище Еркурган (Исамиддинов, Сулейманов, 1984, с. 111). В этой связи необходимо отметить и находку на Культепе «нахшебской» монеты с надчеканом (?), повторяющим V-oбразный знак-тамгу (Кабанов, 1977, с. 96, рис. 16, 6) — такой же, как на монетах Шишпира и последующих самаркандских ихшидов. Однако, интерпретировать эти находки как свидетельство подчинения Кашкадарьинской области во второй четверти — середине VII в. Самаркандскому Согду (со всем «шлейфом» далеко идущих исторических выводов), видимо, было бы преждевременным. Предложенное О.И. Смирновой отождествление Шишпира с упоминаемым в китайских источниках владетелем Шашеби («Таншу», 642 г.), правившим в Кеше (Шы), т. е. в непосредственной близости к Кашкадарьинской области (Смирнова, 1970, с. 275; 1981, с. 36–37), дает основание предполагать, что владетель Кеша Шишпир, став царем Согда, не только сохранил свое владение Кеш, но и распространил свою власть на Кашкадарьинскую область. Какое из этих предположений окажется правильным и появятся ли новые объяснения для этих фактов, во многом зависит от археологических данных о распределении монетных находок, от увеличения их числа.