Находки согдийской азбуки в цитадели Пенджикента, существование писцов в цитадели Мерва, где учащиеся осваивали согдийскую письменность, свидетельствуют о прочных ее позициях в раннесредневековой Средней Азии (Гафуров, 1972, с. 28). На диалекте согдийского языка говорили жители Уструшаны: остатки письменности этого времени обнаружены при раскопках Чильхуджры на деревянных дощечках с надписью тушью (Пулатов, 1975, с. 81–86).
В Тохаристане сохранялся бактрийский язык, о котором дают представление надписи на росписях памятников Восточного Туркестана, часть которых относится к VII–VIII вв., и топонимика Афрасиаба (Лившиц, 1965, с. 164), имена в надчеканах на чаганианских монетах того времени, в письменных и других источниках (Ртвеладзе, 1988, с. 104–105).
В Хорезме еще несколько веков после арабского нашествия сохранялся хорезмийский язык, относившийся к группе восточноиранских. Документы из архива Топраккалы II–III вв., Якке-Парсана и Токкалы VII–VIII вв. дают возможность судить о его развитии на протяжении всего времени (Гудкова, Лившиц, 1967, с. 11–12, 15–18).
В Фергане, несмотря на массовое, как полагают, перемещение сюда тюрок, в VI–VIII вв. их язык не получил широкого распространения (Литвинский, 1976, с. 56). Так думает и Г.А. Брыкина, указывая на компактность оседания пришельцев (Брыкина, 1982, с. 133). Видимо, ферганцы продолжали в это время пользоваться своим языком.
В городской среде по-прежнему большую роль играл согдийский язык. Во всяком случае, легенды на монетах согдийские. Впрочем, учитывая ярко выраженную «тюркскую струю» в материальной культуре и искусстве VI–VIII вв. на территории Средней Сырдарьи, некоторые исследователи полагают, что в это время происходит и тюркизация языка местного населения (Байпаков, 1988, с. 33).
Отметим в заключение, что уже в VI–VIII вв. в среднеазиатские области проник западноиранский язык — фарси, получивший там распространение со времени арабского завоевания (Гафуров, 1972, с. 374).
Важные сведения об этнических процессах, происходивших на территории среднеазиатского междуречья в эпоху раннего средневековья, могут дать антропологические материалы.
Наиболее значительным явлением следует признать распространение в рассматриваемый период населения с комплексом признаков антропологического типа среднеазиатского междуречья, в то время как в предшествующий период преобладали представители восточносредиземноморского типа (Ходжайов, 1983, с. 103).
Среди населения Уструшаны выделяются и мезокранный средиземноморский расовый тип, и брахикранный тип среднеазиатского междуречья. В Хорезме, судя по значительному материалу из раскопок некрополя Миздахкана, фиксируется антропологический тип, переходный от восточносредиземноморского к типу среднеазиатского междуречья (Ягодин, Ходжайов, 1970, с. 194). Представляется чрезвычайно существенным, что примесь монголоидных элементов в материале миздахканского некрополя становится заметной именно в VI–VIII вв. н. э. По данным В.В. Гинзбурга и Т.А. Трофимовой, эта примесь к восточносредиземноморской расе усиливается во второй половине I тысячелетия н. э. и особенно хорошо выражена у раннетюркских кочевников. Вместе с тем следует подчеркнуть важное наблюдение Т.И. Ходжайова, отметившего, что не все местное среднеазиатское население в одинаковой степени смешивалось с тюрками. Наиболее интенсивно это происходило в скотоводческой среде (Ходжайов, 1980, с. 267), что объясняется в значительной степени более легкими и тесными контактами населения со сходными хозяйственно-культурными типами. Поэтому кажется закономерным, что в таких тесно связанных со скотоводством районах, как окраины Чача и Ферганы, в курганных могильниках первой половины I тысячелетия н. э. отмечается именно мезобрахикранный европеоидный тип с монголоидной примесью (Кавардан, Кумата) и речь идет в основном о типе среднеазиатского междуречья, лишь с отдельными вкраплениями восточносредиземноморского (Ходжайов, 1980, с. 98, 101).
Большое значение для представления об основных направлениях этнических отношений эпохи раннего средневековья имеет тот факт, что в этот период и в последующие пришлое население оседало в сельских местностях, в то время как в древности — преимущественно в городских центрах (Ходжайов, 1986, с. 112–115; Аскаров, Буряков, Ходжайов, 1990, с. 61).