– Берут кого попало в капитаны! – Подхватил все тот же, первый голос. – Бей его!
И тут, к ужасу старших офицеров, весь отряд согласно повернулся в их сторону. Глаза у всех бойцов горели безумным огнем.
Рукии все же пришлось взяться за оружие. Против того количества клинков, которое было в нее нацелено, слишком сложно было бы драться голыми руками. Она защищалась отчаянно, но ее меч причинял урон лишь занпакто противников, но не им самим. Рукия перерубала те клинки, что были помягче, послабее, оружие офицеров более высокого ранга выбивала из рук и отбрасывала прочь. Хаями меча не вынимал. Он вертелся, как вихрь, разбрасывая нападавших в разные стороны. Он безошибочно определял, чье оружие не сможет причинить ему вреда, и беспечно пропускал такие удары, занимаясь в первую очередь теми, кто посильнее.
Этот бой никак не хотел заканчиваться. Даже лишенные оружия, даже скрученные жестоким приемом, бойцы продолжали переть на меч лейтенанта и кулаки капитана, как заводные. Хаями понял, что они не угомонятся. Они сошли с ума. Все разом. И тогда он начал использовать приемы, которые крайне опасно было использовать против своих. Он повторил их несколько десятков раз – по числу оставшихся на ногах. На одного бойца – один удар. Никто из тех, кто попал под эту атаку, уже не смог подняться.
Синигами девятого отряда сражались до последнего бойца и не отступили, а просто закончились. Наото и Рукия стояли вдвоем посреди неподвижных тел, глядя на это побоище полными ужаса глазами. У Хаями дрожали руки. Он не был полностью уверен в том, что все те, кого он пытался оглушить, действительно еще живы.
***
Кьораку и Укитаке допрашивали Хаями вдвоем. Для начала, правда, пришлось влить в него две порции сакэ, прежде чем он смог объясняться связно. После чего его усадили, вручили чашку чая и велели рассказывать.
Дело происходило в казармах первого отряда. Кьораку, увидев растрепанного, взмокшего, с вытаращенными глазами капитана, тут же сообразил, что парню первым делом требуется реанимация, и увел его к себе. Но то, что он услышал, превзошло самые скверные ожидания.
Хаями сообщил, что медиков уже вызвал. Так что оставалось только позвать Укитаке, чье присутствие немного успокоило Наото, и приступить к подробностям.
– Я ничего не понимаю, – говорил Хаями, стискивая кулаки, чтобы скрыть дрожь в пальцах. – Они все просто взбесились. Ни с того, ни с сего. Ничего такого не было, чтобы им так себя вести.
Когда Хаями, изложив уже все известные ему факты, снова впал в тихую панику, и Кьораку задумался о том, что стоило бы, пожалуй, налить ему еще сакэ, пришла Унохана. Озабоченно и сочувственно глядя на Наото, она сообщила, что примерно половина из участвовавших в драке мертвы. И еще половина из оставшихся в живых серьезно ранены, и им придется какое-то время остаться в госпитале. На Хаями стало жалко смотреть.
– Но как же так? – Пробормотал он, ни на кого не глядя. – Я так старался осторожнее. Неужели я их…
– Вы сражались мечом? – Спросила Унохана.
– Нет…
– Тогда все в порядке. «Ваши» живы. Все погибшие были убиты оружием. У тех, с кем вы, по всей видимости, сражались, есть, конечно, серьезные переломы, вывихи, сотрясения мозга, но ни одной смертельной травмы.
– Значит, это еще до нас, – Хаями стиснул зубы. – До нашего появления. Они поубивали друг друга. Но почему? Почему это…
– Твои пациенты говорят хоть что-нибудь? – Обратился к Унохане Кьораку.
– Они говорят, что сами ничего не понимают, – покачала головой та. – Словно помутнение какое-то нашло. Но теперь уже невозможно определить, кто говорит искренне, а кто просто опасается наказания за участие в беспорядках.
– Ничего не понимаю! – И Хаями схватился за голову.
***
Рукию утешал Ренджи. Поначалу ему даже казалось, что она вот-вот разревется, чего он не видел ни разу за все время, что они были знакомы. Но обошлось. Абараю и самому становилось жутко, стоило лишь на мгновение представить, что кто-то из его бойцов, которым он сейчас походя отвешивает подзатыльники, вдруг обратит свое оружие против своего лейтенанта. И что ему придется убивать, защищаясь. Лейтенанты все же ближе к простым бойцам, чем капитаны.
Рукию беспокоило не только это. Она считала происшедшее своей виной. Кто должен заниматься воспитанием бойцов? Кто обязан следить за климатом в коллективе? Именно лейтенант. А она не учуяла, она даже не могла предположить, что в ее отряде возможно такое. Рукия не представляла, как сказать обо всем брату. И боялась за своего капитана. И вообще.
Душевных сил у старших офицеров девятого отряда хватило только на то, чтобы вызвать медиков, убедиться, что те прибыли и занялись ранеными, приказать тем, кто запоздало примчался на шум, вернуться на свои посты и не высовываться, а после нервы у обоих сдали, и они дезертировали с места происшествия. Хаями отправился доложить главнокомандующему, а Рукия двинулась в шестой отряд, якобы рассказать обо всем брату, но на самом деле встречи с ним она в тот момент боялась больше всего. И повезло: застала в штабе шестого отряда только Абарая, на голову которого и вывалила всю эту историю.
– Слушай, Рукия! – Ренджи вдруг сообразил, чем может помочь в такой ситуации. – Если ты тут кое-что за меня доделаешь, я схожу и наведу порядок в твоем отряде.
– Правда? – Рукия просияла. – Спасибо, Ренджи!
– Да вот еще, «спасибо»! – Фыркнул он. – Было бы за что.
Абарай притащил Рукии несколько таблиц, из-за которых и торчал с утра в кабинете, а сам помчался в расположение девятого отряда. Медики уже закончили там свою работу, унесли раненых, трупы же пока сложили в сторонке, и по развалинам столовой бродило только несколько растерянных синигами. Ренджи взял с места в карьер.
– Ну-ка, все сюда! – Рявкнул он. – Теперь я тут командую, ясно?
Синигами неуверенно приблизились. Разумеется, лейтенанта шестого отряда здесь прекрасно знали. Знали и о том, что он дружит и с лейтенантом девятого отряда, и даже, кажется, с капитаном. И в тот момент, когда командование носило неизвестно где, никто не стал оспаривать право Абарая распоряжаться тут, очень уж всем хотелось, чтобы кто-нибудь уже пришел и скомандовал.
– Вы все совсем спятили? – Заорал Ренджи на первого приблизившегося к нему офицера. – Вы что тут устроили?
– Лейтенант, но я же не дрался, – робко возразил тот.
– Плевать! Как можно было напасть на своего капитана? На своих товарищей? Вы хоть понимаете, что вы наделали?
– Но мы же в этом не участвовали! – Хором взвыли синигами.
Ренджи было не унять. Он принялся командовать с такой энергией, что все забегали, как ужаленные. Первым делом велел собрать всех, кто в этом отряде еще остался. Когда сбежались те, кто был на постах, кто отсыпался после ночного дежурства, кому еще посчастливилось не завтракать этим утром в столовой, Абарай, про себя ужаснувшись малочисленности собравшихся, прочел им краткую, изобилующую крепкими выражениями лекцию о случившемся и о недопустимости подобного поведения в будущем. После чего распорядился перенести трупы в морг (тут им должны были помочь бойцы четвертого отряда), восстановить столовую (благо вынесли только бумажные створки), отмыть кровь и все прибрать.
– И чтобы, когда Рукия вернется, тут и следа не осталось! – Напутствовал он бойцов, скорчив самую зверскую рожу.
***
Получилось так, что из всех заинтересованных лиц Бьякуя узнал новости последним. К тому моменту уже завертелись шестеренки, и произошло все, что только могло произойти. Утром, когда случилась драка, когда прибегала Рукия, Бьякуи не было в штабе. Позже он появился, Ренджи не застал, но ничуть этому не удивился: в середине дня Абарая нечасто можно было увидеть в кабинете. Кучики было невдомек, что именно в это время лейтенант наводит порядок в девятом отряде, а Рукия доделывает за него таблицы, расположившись в его же комнате прямо на полу.
Потом Бьякуя снова ушел и не появлялся в штабе до самого вечера. Бумажная работа, которой капитан шестого отряда отвлекал себя от мыслей, снова внезапно закончилась, а браться за какую-нибудь работу с личным составом ему было лень. Не хотелось никого видеть, и даже общество друзей вдруг стало тяготить. Так что Бьякуя много гулял один, пытаясь восстановить душевное равновесие. Подумаешь, не сложилось. Ну так не очень-то и надо было. И вообще, сам виноват, меньше надо было витать в облаках. И все равно он никак не мог отделаться от чувства омерзения оттого, что кто-то запустил свою грязную лапу в самые светлые его воспоминания. Понимала ли она, что делает? Да, наверняка понимала. Выстроила себе мостик между прошлым и настоящим, смешала образы, заставила его поверить, что…