— Это сумасшествие, — шепнул я Засемпе. — Мы зашли слишком далеко. Похитить десятиклассника! Знаешь, что значит задираться с десятиклассниками? Они нам этого не простят.
— Поздно раскаиваться, — проворчал Засемпа. — Будь что будет, но у нас не было другого выхода. По-хорошему он бы нам ничего не сказал, а так…
— Что ты хочешь с ним сделать?
— То есть как — что? Он должен выдать нам средство.
— Только побыстрее, — простонал тощий Пендзелькевич, дрожа от холода, — здесь не Африка, чтобы разгуливать в одних трусах.
— Не бойся, это не займет много времени, — успокоил его Засемпа, растирая покрытые гусиной кожей ноги.
Он присел рядом с похищенным.
— Слушай, Шекспир, — сказал он, — нам очень неприятно, что пришлось пойти на это, но другого выхода у нас не было. Думаю, ты поймешь нас. Слушай, что я тебе скажу. Нам нужно средство от гогов.
И он кратко обрисовал наше положение и срочную необходимость заполучить тайную информацию. Свою речь он закончил следующими словами:
— Будь настоящим коллегой. Помоги своим братьям в несчастье. Только не старайся выкрутиться, мы ведь знаем, что тебе это средство известно. Как только ты посвятишь нас в суть дела, мы тут же тебя отпустим. А кроме того, ты всегда сможешь рассчитывать на нашу благодарность. Итак, мы тебя слушаем, Шекспир.
Он вынул кляп изо рта пленного.
— Колониальные палачи! Гиббоны в человеческом облике! Я вам покажу средство!… — принялся вопить Шекспир.
И Засемпе пришлось тут же водворить кляп обратно.
— Ты нас огорчаешь, Шекспир, — сказал он. — Ты не желаешь проявить должного дружелюбия, и нам придется прибегнуть к более крутым мерам. И хотя сердца наши разрываются от горя, мы пойдем на это. Мы иначе не можем. Ведь это наш последний шанс.
— Что это за меры? — спросил я немного обеспокоенный.
— Применим пытку, — спокойно отозвался Засемпа.
— Брось дурака валять, — испугался я. — Попытайся с ним еще разок по-хорошему договориться. Может, он передумает.
Засемпа вынул кляп, но пасть Шекспира тут же извергла целый поток новых проклятий.
— Видишь, ничего не получается, — проговорил Засемпа, снова забивая кляп. — Он все еще брызжет ядом ненависти. Слабый, подай-ка травинку.
Слабый подал ему какой-то стебелек, и Засемпа принялся осторожно щекотать им у Шекспира за ухом.
— Если захочешь. говорить, подай знак мизинцем, — спокойно сказал он пленному.
Шекспир подал знак. Засемпа прервал свое занятие.
— Записывай, Чамча, — приказал он мне.
— У меня нет блокнота. Он остался в пиджаке, — сказал я.
— Тогда запоминай, — посоветовал Засемпа, после чего вынул кляп у Шекспира изо рта и подставил любопытное ухо.
— Мандрил хвостатый! Сын скунса и шакала! — заорал Шекспир.
Засемпа торопливо заткнул ему рот.
— Что он сказал? — Я делал вид, что не расслышал.
— Ничего интересного, — сказал Засемпа.
— Записывать?
— Брось свои дурацкие шутки, Чамча, — засопел Засемпа и снова принялся за дело.
— Ну что ж, Шекспир, посмотрим, кому быстрее надоест. У меня времени достаточно. Я подожду, пока ты не станешь умнее. Думаешь, что холод заставит нас пойти на попятную? Ошибаешься. Посмотри, как светит солнышко. Сейчас по меньшей мере градусов двадцать на солнце. Мы выдержим. Правда, ребята?
Пендзель и Слабый на мгновение перестали трястись и героически подтвердили:
— Да. Нам совсем не холодно.
— Садитесь, ребята, — сказал Засемпа, — похоже на то, что дело затягивается.
Пендзель и Слабый послушно уселись.
— А ты, Чамча, почему не садишься?
Я смущенно откашлялся. Мне было стыдно признаться, что я просто не в силах смотреть на все это. Методы Засемпы были не в моем стиле. И вообще я чувствовал, что вот-вот закоченею.
— Буду вас прикрывать, — сказал я и отступил в кусты.
Убедившись, что здесь Засемпа меня уже не увидит, я принялся поспешно выполнять гимнастические упражнения, чтобы хоть немножко согреться.
Выглянув минуту спустя, я обнаружил, что положение не изменилось. Несмотря на интенсивность применяемых к нему мер, Шекспир не проявлял ни малейшего нетерпения.
— Подай-ка другой стебелек, Слабый, — распорядился наконец разочарованный Засемпа.
Но, к сожалению, ни замена инструмента, ни усиленные старания не произвели на Шекспира особого впечатления. Более того — на лице жертвы появилось что-то, напоминающее улыбку удовлетворения.
— Может, снять с него носки и пощекотать пятки? — предложил Пендзель.