Директор недовольно поморщился. Клятвы и заклинания Венцковской всегда вызывали у него недовольство.
— Не говорите глупостей, Венцковская, — засопел он. — И не воображайте, пожалуйста, что я пришел сюда потому, что уверовал в ваших негров. Голые негры в Варшаве, да притом еще в октябре! Я пришел сюда только за тем, чтобы убедить вас, Венцковская, в том, что вы заблуждаетесь, и тем самым раз и навсегда покончить с вашим увлечением метафизикой.
Теперь вы собственными глазами убедились, что здесь никого нет?
— Они, наверное, спрятались в Коптильне. Могу поспорить с паном директором, что они сидят в Коптильне. Пан учитель, загляните в Коптильню, — обратилась она к Жвачеку.
— Сейчас проверим, — услышали мы голос Жвачека, и ручка двери задергалась. — Заперто, — сказал он.
— Ну вот, а ведь было открыто, я только что брала там крупу для птицы. Это они там заперлись! Кто же, кроме них! — волновалась Венцковская.
— Сейчас погляжу, — сказал пан Жвачек.
В дверную щель мы увидели его глаз, а потом кусок уха.
— Действительно, там кто-то есть, — сказал он с удивлением. — Я слышу сопение и какой-то шорох.
— А что я вам говорила?! — с триумфом выкрикнула Венцковская. — Вот, видите, пан директор, мне ничего не чудилось и не с чем вам кончать.
Директор смущенно откашлялся;
— Выходите! — крикнул он.
Жвачек опять принялся дергать за ручку.
— Открывайте и выходите! Мы не шелохнулись.
— Нельзя же так, — сказала Венцковская. — Они вас боятся. Маленькие, испуганные, дрожащие от страха негритята, а вы на них сразу, будто полиция какая-то… Нужно с ними ласково.
— Господи, пани Венцковская! Но ведь здесь же не может быть никаких негров! — взмолился директор.
— А вот вы сейчас увидите, пан директор, — сказала Венцковская и обратилась к нам ласковым просительным тоном: — Миленькие, хорошенькие, скажите, кто вы.
Мы молчали.
— Высуньте хотя бы ручку или пальчик, — просила сторожиха.
Мы не могли остаться равнодушными к мольбам почтенной женщины.
Засемпа выставил в щель свой черный палец.
— Черный! — воскликнула обрадованная Венцковская. — Посмотрите! Ну, кто был прав?
Педагоги с недоверием уставились на палец. А пан Жвачек даже чуть было не поймал за палец Засемпу, но, к счастью, тот успел отдернуть руку.
— Действительно, черный, — сказал Жвачек. — Ничего не понимаю!
— И я ничего не понимаю! — откликнулся окончательно сбитый с толку Дир. — Что вы, коллега, об этом думаете?
— У меня есть кое-какие подозрения, — сказал Жвачек. — Скажите-ка, дорогая пани Венцковская, а какого примерно возраста были эти негры?
— Какого возраста? Школьного, пан учитель. Такие крохотные негритята, десяти с чем-то лет.
Жвачек откашлялся:
— А если они такие маленькие, то почему же вы, Венцковская, подняли такой крик и удирали от них?
— Это все нервы, пан учитель. С этими нервами — человек еще не успеет подумать, как уже кричит.
— Понятно. А сколько их было? — продолжал допрос Жвачек.
— Четверо.
— Как будто сходится, — процедил полонист. — На последнем уроке не хватало как раз четырех учеников. На моем уроке в восьмом «А»! — произнес он многозначительно.
— В восьмом «А»?! — испугался Дир. — Ах, естественно… конечно же, в восьмом «А», — вздохнул он.
— Вы думаете, что это ученики восьмого класса? — выкрикнула Венцковская. — Но ведь у нас там черных нет!
— И все-таки это подозрительно, — продолжал Жвачек. — Цвет кожи тут ни при чем. Для меня имеет значение только тот факт, что Чамчара, Засемпа, Слабинский и Пендзелькевич-младший не вернулись с большой перемены на урок польского языка.
— Чамчара — это тот, который сегодня утром на уроке пана Фарфали произвел взрыв гремучего газа? — спросил директор.
— Да, пан директор, это тот самый, который произвел взрыв и уничтожил аппарат Киппа. А со всей их четверкой, пан директор, вы еще совсем недавно имели весьма сомнительное удовольствие беседовать у себя в кабинете.
— Но как же вы тогда объясните черный цвет их кожи и наготу?
— Они маскируются, пан директор. И лучшее доказательство этому то, что даже Венцковская их не узнала.
— В октябре раздеться и бегать по саду в голом виде? — с недоверием спросил директор.
— Вы и представить себе не можете, на какие жертвы может пойти молодежь, лишь бы уклониться от урока. Наверное, они опять не подготовились по польскому и боялись встречи со мною…