И сегодня не могу без отвращения вспомнить о нашей жестокости. Этот грех никогда не будет нам прощен, и это тем более ужасно потому, что исправить его уже невозможно. Дело в том, что в середине учебного года пани Лильковская оставила нас, чтобы пройти курс лечения в санатории для нервнобольных. На печальных и торжественных проводах пан директор толкнул по этому поводу краткую, но великолепную речугу.
Он говорил о незначительных камнях преткновения, о которые, увы, разбился энтузиазм пани Лильковской. Мы слушали его, глубоко растроганные и подавленные. С перепугу мы даже вообразили, будто именно мы и являемся тем камнем преткновения, о который разбился энтузиазм пани Лильковской. Однако из дальнейшей речи Дира выяснилось, что во всем повинен жилотдел, который не выделил пани Лильковской жилплощади, и ей пришлось «делить кров с существами эпохи палеолита». Диру, очевидно, была известна далеко не вся истина, и мы не могли избавиться от угрызений совести, тем более что в продолжение всей речи Дира пани Лильковская ни на секунду не сводила с нас взгляда. Весьма возможно, что именно поэтому в конце концов до нашего сознания дошло, что и мы были для нее существами эпохи палеолита. Тут-то мы поняли, кого потеряли. Такого классного руководителя и в самом деле у нас никогда больше не было.
Потрясение, которое мы тогда пережили, и наше искреннее горе по поводу ухода пани Лильковской не осталось незамеченным преподавательским коллективом и вызвало всеобщее сочувствие и симпатию. Наша нервная система тщательно оберегалась, нас не расстраивали контрольными работами, не брали под перекрестный огонь опросов. Никто не решался взять на себя неблагодарной задачи позондировать наши знания, и при помощи подменяющих друг друга преподавателей мы как-то незаметно и вполне удачно проскочили остаток года.
Для нас самих было неожиданностью, что мы умудрились сдать экзамены за седьмой класс, а экзамены, надо сказать, сдало подавляющее большинство. Просто нам повезло. По математике мы удачно списали задачу, а среди предложенных тем сочинений по польскому языку оказалась тема: «Как я представляю себе полет человека на Луну», вполне соответствующая нашим вкусам.
Естественно, что почти весь класс выбрал именно эту тему, и мы поразили педагогов обилием имеющихся у нас сведений по космонавтике. В результате эти милые люди освободили нас от устного экзамена, а заодно и сами избежали одного из крупнейших разочарований в области педагогики.
Разоблачили нас, как и следовало ожидать, только в восьмом классе в начале 1960/61 учебного года. В одиннадцатилетних школах учеников шестых и седьмых классов обычно считают мелюзгой, и педагоги часто глядят на них сквозь пальцы. К восьмому классу подход совсем иной. Льготный тариф здесь теряет силу, и за нас принимаются уже гоги-специалисты — личности серьезные, опасные и требовательные. Мы для них уже не дети, а молодежь, и следует признаться, что для нас такое отношение обернулось тяжелым испытанием. Правда, для педагогов тоже.
Первый удар пришлось вынести Дяде, на которого была возложена сомнительная честь быть временно нашим классным руководителем.
Этот испытанный педагог сразу же после начала учебного года опрометчиво запустил свой зонд в нашем классе. Как он потом говорил, никогда еще его зонд не вытаскивал наружу столь отвратительных миазмов неведения.
В канцелярии он заявил директору, что, несмотря на неоднократные попытки, он не в состоянии найти с нами общий язык и просит освободить его как от уроков математики в нашем классе, так и от обязанностей классного руководителя.
Поначалу Дир не обратил на это заявление никакого внимания, считая, что у Дяди просто скверное настроение.
Однако вскоре обнаружилось, что и другие учителя удручены нашим невежеством. Наконец, наш полонист Жвачек, всего лишь на третьем своем уроке, запустив малый зонд и услышав наши, лишенные всякого смысла высказывания по поводу классиков польской литературы, зловеще рассмеялся, побледнел и молча покинул класс. В учительской он со свойственным ему юмором сообщил:
— Мне удалось обнаружить в нашей школе поселение неандертальцев. Возможно, пану директору тоже небезынтересно было бы послушать их бормотание? Представляется редкий случай.