— Согласно легенде, — продолжал далее Шекспир, — знаменитый мореход Синдбад во время одного из своих путешествий, стремясь избежать мести со стороны жестокого капитана пиратов, крикнул: «Морской Змей»! Этим ему удалось отвлечь внимание пиратов и спастись.
На подобном же принципе основана и наша акция, известная под условным названием «Морской Змей».
В начале урока мы забрасываем приманку в виде Морского Змея и наблюдаем. Если гог клюнет на приманку, это означает, что он относится к числу дрейфующих гогов. Такой гог охотно отклоняется от курса, подчиняется течению и с радостью вместе с нами преследует Морского Змея. То, насколько ценным является для нас подобный тип гогов, не требует объяснений. А именно к таким гогам относится Алкивиад.
Но нам придется прервать нашу очень приятную беседу, — проговорил Шекспир, вставая. — Я не могу опаздывать на заседание кружка. Покончим с этим завтра после уроков.
Уже на следующий день у нас был урок Алкивиада, и мы решили немедленно применить метод БАБа. Все казалось нам очень простым.
У нас уже был некоторый опыт с пани Лильковской. Мне придется напомнить вам о ней, чтобы это наше решение никому не показалось странным. То, что мы делали на уроках этой бедной учительницы, как раз и было дрейфом, и запускать Морского Змея мы тоже умели преотлично. Нет, с этой точки зрения Шекспир не открывал нам ничего нового.
Мы уже давно применяли родственный метод, а столь примитивные приемы, как разговоры на уроках и самый обычный крик, мы оставляли малышам из младших классов. Мы могли похвастаться вещами получше и поинтересней. Наша игра заключалась в запугивании ангела. В школе бывают такие случаи, когда молодежь не успевает утрясти все свои дела во время перемен, как, например, завершить обмен марками, закончить партию в пинг-понг или какой-нибудь спор.
В таком случае неопытный малыш впадает в панику и летит сломя голову в класс, только бы не опоздать. В нашем классе мы вели себя иначе. Никто не торопился, никто не впадал в панику, столь губительную для юных нервов. Игра продолжалась, торговля процветала вплоть до заключения торговой сделки, а спор благополучно завершался. Опаздывающие были уверены, что им ничего не грозит. Для этого был один очень простой рецепт.
Когда бедная преподавательница с бодрой и доверчивой улыбкой переступала порог нашего класса, ее приветствовала гробовая тишина и мрачные лица. Пани Лильковская с беспокойством оглядывалась.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего особенного, — отвечали мы.
Пани Лильковская замечала отсутствие Слабого и Засемпы.
— А где Слабинский и Засемпа?
— Они немного запоздают, — отвечал я, вставая. — Слабинскому плохо.
— Что с ним?
— Ничего страшного, я только опасаюсь, не съел ли он лезвия безопасной бритвы вместе с маслом.
— Бритву с маслом? Дитя мое, что это ты городишь? — Пани Лильковская с тревогой глядела на меня.
— Да, но видите ли, пока ничего еще не известно. Просто у него была булка, толсто намазанная маслом, поэтому-то и не исключена такая возможность. Вы ведь, наверно, слышали о таком случае на маслозаводе? На днях это как раз произошло с дядей Пендзелькевича, и он чуть не утонул. Тут же у нас, на мокотовском маслозаводе. Там есть такие здоровые котлы со сливками, метра в два высотою. Вот дядя Пендзелькевича как раз и свалился в такой котел.
Пани Лильковская присматривалась к нам с недоверием.
— Честное слово… тут еще никого поблизости не было, а машины заглушают крики, стенки у котла скользкие, и он никак не мог выбраться. Еще хорошо, что у дяди Пендзелькевича разряд по плаванию, поэтому он плавал, а не пошел на дно.
— Плавал?
— Да, плавал. Сначала кролем, а потом, когда устал, на спине, это его и спасло…
— Ужасно… — говорила пани Лильковская, — но я все же не понимаю, какое это все имеет отношение к бритвам.
— А то, что из этих сливок потом сделали масло.
— Сделали масло. — Пани Лильковская поморщилась.
— Конечно, сделали, ведь жалко выливать столько сливок.
— Господи, чем только нас кормят!
— Ничего в этом противного нет. Дядя Пендзелькевича купается не реже раза в неделю, а руки моет даже каждый день, это чистый человек, да и фартук у него был белый и сапоги только что вычищены. Тут вообще и говорить-то не о чем было бы, если бы не то, что дядя этот носил в кармане лезвие бритвы фирмы Герлах, и оно было с ним все время, пока он плавал. Лезвие это выпало у него из кармана вместе с карандашом и самопиской Ватерман с золотым пером.
— Ну и что?
— Ну и ничего, дядя говорит, что потеря невелика, потому что авторучку удалось выловить. А карандаш и лезвие — мелочи…