— Идиотизм какой-то, — поморщился он. — Ведь не для того мы организовывали всю эту белиберду, чтобы нянчиться с Алкивиадом. Это ведь явное отклонение.
— Глупости, не огорчайся! — сказал я. — Главное, что они довольны. Главная цель достигнута. Мы избавились от подавленности и мрачных мыслей. Разве ты не замечаешь, как все расправили плечи?
— Расправили плечи? Нет, они просто в восторге. Они сделали из этого игру. А поскольку Алкивиад играет вместе с ними, они и полюбили его, как доброго дядюшку. Подумай, разве это здоровое и нормальное применение СОТА? Я считаю, что это просто какое-то вырождение.
— Я тоже так полагаю, — сказал я.
Засемпа вытащил из кармана жевательную резинку.
— Жуешь?
— Жую.
С минуту мы молча пережевывали резинку и наши огорчения. Наконец Засемпа сказал:
— Хуже всего то, что мы привлекли к себе внимание остальных гогов. Никто не мог предвидеть, что, применяя средство, мы привлечем к себе внимание всех гогов. Шекспир должен был предупредить нас… Да, кстати, я ведь именно сегодня разговаривал с Шекспиром!
— Ну и что?
— Этот прохвост спрашивал у меня, довольны ли мы.
— Ну и что?
— Он насмешливо улыбнулся.
— Тебе, наверное, показалось.
— И вообще это уже нельзя назвать средством. Они с ума посходили.
— Ну, это ты, пожалуй, преувеличиваешь, — сказал я. — Средство, правда, подверглось некоторой модернизации или, если тебе очень хочется, несколько «выродилось», но ведь в любой план по ходу дела вносят те или иные поправки, мой старик говорит, что у них на комбинате…
— Какое мне дело до того, что говорит старик!
— Ты теряешь выдержку, Засемпа, — сказал я. — А волноваться вредно.
— Прости, пожалуйста, но это все из-за этих сопляков. Несчастные щенки. Стоило ради них раздобывать СОТА? Они не способны даже сохранить стиль. Слабый и тот отказался от тренировок. Я вчера его спрашиваю: «Пойдем в бассейн?»-«Нет», — отвечает он. «А почему?» — «У меня собрание кружка, и мы сегодня будем делать из пластилина модель замка и города». — Засемпа с горечью постучал себе по лбу. — Разве ради этого мы мучились с этим гадом Кицким, с заумным Шекспиром, идиотом Вонтлушем, разве ради этого мы платили своими нервами, временем и наличными, чтобы сейчас долбить историю?! Зубрежкой можно было заниматься и без всякого средства.
— Ошибаешься, — сказал я. — Без средства они бы этого не делали.
— Я-то уж во всяком случае не буду смотреть, сложа руки, на это вырождение. Я должен открыть им глаза.
— Ладно, — сказал я устало, — открой им глаза. После очередного урока, когда ребята, как обычно, проводили Алкивиада, Засемпа опять созвал их в класс. Здесь, обрисовав в общих чертах широкую картину самоотверженного труда, затраченного на получение средства, он выразил сожаление, что братия не использует его как следует.
— Сегодня дежурили только Чарнецкий, Врубель, Ольшевский и Пацан, а отвечали еще Бем, Брухач, Саделко и Пендзель. Можешь ли ты сказать, Пендзель, с какой это радости ты вылез со своим ответом?
Пендзель смутился:
— Я? Ну, просто так… для спорта, а что — разве нельзя?
— Я не говорю, что нельзя, — закусил губу Засемпа, — но ведь на то и существует средство, чтобы мы на уроке могли заняться чем-нибудь другим. Неужели тебе больше нечем заняться и надо вмешиваться в дрейф? Я просто вам поражаюсь! Я спас вас от Алкивиада, а вы даже не умеете этим воспользоваться.
Воцарилась неприятная тишина. Все были обижены на Засемпу.
— А ты сам, — обратился к нему Пендзель. — А ты сам, Засемпа, что ты делал во время урока?
— Я ничего не делал, — гордо ответил Засемпа, — я отдыхал, порисовал немножко.
— Правильно, — сказал Пендзель, — ты рисовал. Только что ты рисовал?
— Что? Ну ничего…
— Нет. Я хорошо видел. Ты рисовал римских воинов.
— Я? Римских воинов? — смутился Засемпа.
— Да. Сначала ты рисовал римских воинов, а потом солдат — всех времен и народов. Со всеми подробностями. Потом ты спрятал эти листки в карман. Они и сейчас у тебя.
— Должно быть, я рисовал машинально…
— Вполне возможно, но римские воины — это история. И к тому же ты рисовал очень точно. А откуда ты знал? Ты, случайно, не зубришь?
— Рехнулся! — обозлился Засемпа.
В тот день у него окончательно испортилось настроение.
После уроков мы вместе возвращались домой.
— Знаешь, с Пендзелем дело обстоит в самом деле плохо, — сказал он обиженно. — Вчера я хотел прокатиться на моторе. Иду к Пендзелю. А его нет. Спрашиваю у брата, куда он делся. И знаешь, что он мне сказал? Оказывается, этот тип укатил в Плоцк готовить новый дрейф. Это уже слишком.