Алкивиад отвернулся от меня.
Я хотел опять броситься за ним, но Жвачек своей костлявой рукой ухватил меня за плечо и удержал.
— Перестань мучить старого человека. Дай ему спокойно уйти. Разве ты не слыхал, что говорил директор? Пан Мисяк должен уйти.
— Нет! — выкрикнул я.
— Должен. СОТА подтвердило его беспомощность.
— Да нет же, вы ничего не понимаете. Он вовсе не беспомощный, и мы все его уважали. Мы уважали его больше всех остальных учителей.
— И поэтому применили к нему Большой Блеф? — усмехнулся Жвачек.
Я пытался вырваться, но он меня не пускал.
— Не убегай! Я же сказал тебе, что ты никуда не пойдешь. Мы возвращаемся в школу. Теперь уже я возьмусь за вас. От меня у вас средства нет. Сегодня вы будете писать в классе сочинение на тему: «Как мы купили средство».
— Я не могу, пан учитель, я пообещал хранить тайну.
— Нет уже никакой тайны. Лепкий признался нам во всем.
Собравшись с силами, я наконец вырвался и удрал. Я искал Алкивиада повсюду — на Мариенштадте, на Сольце… Потом, окончательно отчаявшись, я двинулся в сторону школы. На углу мне встретились Засемпа, Пендзель и Слабый.
— Вы чего здесь дожидаетесь?
— Мы ждем Алкивиада. Ведь у нас сегодня собрание кружка.
— Идиоты! — задыхаясь, крикнул я. — Неужто вы не понимаете, что Алкивиад уже никогда не вернется в школу? Разве вы не знаете, что это было за средство! Это было отличное средство, чтобы уничтожить Алкивиада!
— Не может быть и речи об уничтожении Алкивиада! Он должен сюда прийти.
— Он не придет.
— Придет. Мы будем ждать. Я засмеялся.
— Не смейся так, у тебя страшный смех, — задрожал Пендзель. — Я не могу слышать такой смех. Скажи ему, Слабый, чтобы он не смеялся.
— Не смейся так, — толкнул меня Слабый. — Ты же сам видишь, как это действует на Пендзеля.
— Я имею право смеяться таким смехом, — ответил я, — ибо это смех отчаяния. Когда не остается никаких надежд, люди смеются именно таким смехом.
— Не отчаивайся! Он должен сюда прийти!
Итак, мы продолжали ждать, переругиваясь и бросая друг другу в лицо обвинения. Так мы прождали до самого вечера, но напрасно. Он не пришел. И вот когда наступил вечер, мы набрались смелости и решили явиться к нему прямо домой.
Я помню скрипящие деревянные ступеньки старого дома на заброшенной улице… Ветер раскачивал лампу, и тень, падавшая крестом от оконного переплета, качалась на лестничной клетке, будто вот-вот упадет…
Сверху доносился говор. Мы посмотрели вверх. На площадке третьего этажа стояла кучка людей в черных костюмах. Среди них мы разглядели нашего Дира и Жвачека. Они сидели на лестничных перилах и курили папиросы, выпуская большие кольца дыма, которые лениво расплывались в воздухе, а нам казалось, что они складываются в неуклюжие буквы:
С О Т А…
Оба они были в черных цилиндрах и белых перчатках.
Мы в испуге отступили и столкнулись внизу с двумя почтальонами, которые тащили какие-то большие пакеты.
— Что это у вас в этих пакетах? — встревожено спросили мы.
— Сто два килограмма траурных объявлений. Но мы все еще не могли понять, в чем дело.
— Разве здесь кто-нибудь умер?
— Да, — ответили почтальоны. — Помогли бы лучше нам нести. — Взяли бы хотя бы килограммов двадцать.
— У нас нет времени. Мы здесь по делу, не терпящему отлагательств.
Мы постучали в какие-то двери. Из них выглянул человек в черном цилиндре.
— Простите, нам нужен учитель, пан Мисяк.
— Вот его как раз выносят, — ответил человек в черном цилиндре.
И действительно, двери соседней квартиры были открыты настежь, и шесть одетых в траур мужчин выносили оттуда черный гроб.
— Нет! Нет! Я не согласен! Это неправда! — крикнул я. — Он не мог… Он же знал, что мы его по-настоящему любим…
Но никто не обращал на этот крик внимания. Люди в трауре шли за гробом прямо на меня, и в первой паре я узнал Дира и Жвачека. Рядом шагали с зажженными свечами в руках Венцковская, Дядя, Фарфаля, пани Калино, пан Дедронь, пан Неруха.
Испуганные, мы отступили на улицу.
Вскоре из дому вынесли гроб. За гробом устремились провожающие в трауре. Мы дожидались, пока все выйдут, чтобы присоединиться к концу процессии. Но они все выходили и выходили, молчаливые, с опущенными головами, выходили парами, нескончаемым хороводом, и у всех были удивительно молодые лица. Процессия растянулась во всю длину улицы, а они все еще выходили попарно, как с урока. Мы узнали среди них магистра Рончку, он держал за руку вице-министра. А за ними важно вышагивали в парадных мундирах генерал и член правительства.