Не было только ребят из нашего класса. Но вот мы заметили их. Они, запыхавшись, бежали с картами, с таблицами, со схемами и кассетами диапозитивов… Хотели было втиснуться в процессию, но не смогли.
Мы направились к ним.
— Подождите, пока все пройдут, — посоветовали мы, — присоединимся к процессии в конце.
— Хорошо, — согласились мы.
— А зачем вы взяли с собой все эти вещи?
— Мы ведь всегда провожали его с картами.
Долго ждали мы, но никак не могли дождаться конца этой траурной процессии. Поэтому мы двинулись вперед рядом с процессией. К счастью, улица была пустая, и никто не мог заглянуть нам в лица.
Рядом с нами шагали двое мужчин в трауре. У одного из них из-под плаща выглядывал докторский халат и из кармана торчал стетоскоп. На втором была мантия прокурора. Они тихо переговаривались.
— Значит, ты его обследовал? — услыхали мы.
— Я присутствовал при его смерти.
— Стало быть, ты уверен?
— Да, он умер не естественной смертью.
— И что ты об этом думаешь?
— Это убийство.
— А их поймают?
— Вполне возможно. Убийцы часто приходят на похороны своих жертв. Милиция уже ждет…
Мы испуганно огляделись по сторонам. И действительно, за каждым деревом притаились милиционеры, они внимательно всматривались в участников процессии, а лица некоторых даже освещали фонариком.
Сердце, как молот, билось у меня в груди, но идти с каждым шагом становилось все труднее, ноги были словно ватные. Внезапно меня ослепил яркий свет.
— Вот один из них, — закричал кто-то. — Хватайте убийцу!
— Нет! Нет! — крикнул я в испуге. — Я не убийца! Я хотел броситься бежать, но бесчисленная толпа прежних учеников Алкивиада бросилась за мной с палками и зонтиками в руках…
— Что случилось? — услышал я голос отца. Он стоял надо мной в длинной ночной рубашке и пытался поднять меня с пола. Горел свет.
— Алкивиад умер, — прошептал я.
— Какой Алкивиад? — Отец смотрел на меня с беспокойством.
Только теперь я окончательно пришел в себя и смутился. Я обозлился на отца за то, что он застал меня в таком положении.
— Что это тебе приснилось? — спросил отец.
— Ничего… просто… я разучивал роль… роль убийцы. Ты разве не знаешь, что я сейчас играю в нашем театре… спроси у Шекспира.
— У Шекспира? Да ты что — бредишь?
— Я хотел сказать у Юлиуша Лепкого из десятого… Мама всегда хотела, чтобы я стал актером, вот я и учу…
— В темноте? На полу? Ночью?
— Ночью? А который сейчас час?
— Четыре.
— Я теперь всегда буду вставать в четыре… Жизнь слишком коротка, чтобы так долго спать.
— Хватит с меня твоих штучек! — обозлился отец. — Сейчас же марш в постель! А матери я скажу, чтобы она сходила с тобой к невропатологу.
Я снова улегся в постель, но больше не заснул.
ГЛАВА XVI
Ранним утром, когда я еще лежал в постели, ко мне пришел Засемпа.
— Я хотел тебе что-то сказать, — начал он неуверенно, — я думал, что ты уже встал.
— Нет, пока еще лежу.
— Как тебе спалось?
— Отлично. Мне приснился приятный сон.
— Приятный? — Засемпа поглядел на меня с изумлением.
— О, да. Мне приснился танец. Бал выпускников школы. По этому поводу Венцковская зажарила всю свою птицу и подала ее на стол. Вонтлуш Первый играл танцевальные мелодии на контрабасе. Было очень весело. Дир танцевал со Жвачеком, Рончка — с вице-министром.
— А Алкивиад?
— Перестань ты меня мучить своим Алкивиадом.
— А ты разве не думал о том деле?
— О каком?
— Об Алкивиаде? Я рассмеялся.
— Я? Пусть конь Цицерон думает — у него голова большая. Я не могу брать на себя ответственность за халатность гога. Наше дело вытворять разные штуки, а задача гогов — нам не верить и мешать.
Засемпа был потрясен.
— Я не знал, что ты такой, Чамча.
— Какой?
— Черствый.
— Я не вижу причин, чтобы раскисать. Что, собственно, произошло? Мы просто вернулись к исходному пункту. Сыграем в макао?
Засемпу даже передернуло.