— Что — одно? — спросил я.
— Средство.
— Средство? — поразились мы. — Какое такое средство?
Засемпа, нахмурив брови, еще с минуту хранил молчание, как будто сосредоточенно обдумывая что-то, а затем задал чисто риторический вопрос:
— Вы согласны, что учителя — тоже люди? Мы с тревогой уставились на него.
— Ну, пожалуй, да, — ответили мы без особой уверенности.
Засемпа кивнул.
— А если учителя тоже люди, такие же, как любой из нас, то у каждого из них есть пята.
— Пята? — Брови у нас поползли на лоб. Неужели в результате последних тяжелых испытаний Засемпа так повредился в уме?
— Ахиллесова пята, — пояснил Засемпа. — Так это называют, братишки.
— Ахиллесова?
— А кто это такой — Ахиллес? — спросил Слабый.
— Не знаю, — пробормотал Засемпа, — кажется, какой-то греческий бандит.
— Да, это был греческий бандит, — поддержал его Пендзель с миной знатока. — Он был ударостойкий. Все ему было нипочем. У него было только одно слабое место. Если кто хотел его доконать, должен был вдарить этому типу в пятку.
— Интересно, — буркнул Слабый.
— Ну это совсем не с руки, — заметил я.
— А почему именно в пятку? — допытывался явно заинтригованный Слабый.
— Да отстань ты, Слабый, — обозлился Засемпа, — ведь не об этом сейчас речь, это я просто так… чтобы знали, что у каждого есть свое слабое место.
— Ага.
— Даже у педагогов есть слабое место, иначе говоря пята!
— У каждого?
— У каждого, — уверенно ответил Засемпа.
— У Дяди тоже есть пята? — спросил я недоверчиво. У меня все это просто в голове не укладывалось — никак не мог себе представить грозного математика, пана Эйдзятовича, с пятой.
— Даже у Дяди, — ответил Засемпа.
— И у пана Жвачека? — спросил Слабый.
— И у пана Жвачека.
— И у пана Фарфали?
— Конечно.
— А у Дира?
— Даже у Дира.
— И у пани Калино?
— И у пани Калино тоже.
— Какая же у нее пята? — спросил Слабый, который больше всех преподавателей боялся нашей географички, пани Калино.
— В том-то и дело… если бы мы знали, — вздохнул Засемпа. — Вся трудность в том и заключается, что нужно сначала нащупать эту пяту, а потом уже подыскивать средство. А как только найдешь, заживешь спокойно, без всякой нервотрепки, беззаботно, как ленивый вареник в сметане. Даже самый строгий гог ничего не сможет с тобой поделать.
В воздухе витал приятный залах подгоревшего варенья. Сонные мухи жужжали пианиссимо, паутинки бабьего лета залетали в окно Коптильни. Мы удобно разлеглись на соломенных матах и слушали Засемпу с полузакрытыми глазами. Да, это было бы великолепно — чувствовать себя эдаким ленивым вареником и спокойно дожидаться, что принесет тебе завтрашний день.
Но как только Засемпа замолчал, очарование исчезло, и мы сразу протрезвели. Все это было слишком прекрасно, чтобы походить на правду. Нет такого средства, которое спасло бы нас от недобрых педагогических сил. Кто в силах обуздать энергию пана Жвачека, спастись из силков Дяди, обмануть зоркий глаз пани Калино, ускользнуть от анализов Фарфали, не говоря уже о Дире? Скорее, мы могли бы поверить,
что сможем гипнотизировать тигров или заговаривать молнии.
— Ты что это — всерьез? — усмехнулся я.
— А как же?! Ты слышал, что говорил Али-Баба?
— Он уж больно хитро что-то завернул, — сказал я. — Я так ничего и не понял.
— А я кое-что засек, — заявил Засемпа.
— А что именно?
— А то, что они знают средство. Люди всегда находили средства от гогов. Ведь еще капитан Пуц…
— Теперь не те времена.
— Что ты! В таких делах ничего не меняется. Я уверен, что сейчас действует какая-нибудь система. Кицкий мне даже говорил…
— Ты что — веришь Кицкому? Это же такой фрукт!
— Да, — вмешался Пендзель, — меня тоже брат предупреждал. Оба Кицкие — фрукты. И младший и старший.
— А откуда Тадек знает про Кицкого? — спросил Засемпа.
— Он учится с Кицким-старшим в одном классе. Старший Кицкий остался в восьмом, и Тадек его догнал. Увидел он как-то меня с Кицким-младшим и сказал, чтобы я его остерегался, потому что он страшный фрукт и непременно меня обжулит.
— Что ж, пускай фрукт, но он знает средство, — стоял на своем Засемпа. — Подумайте сами, как мог бы младший Кицкий добраться до самого девятого класса, если бы он не знал средства?
Мы растерянно переглянулись. Это действительно был вопрос.
Засемпа едва заметно улыбнулся и принялся разглядывать свои ногти.
— Я же не говорю, что за этим непременно надо обращаться именно к Кицкому, — добавил он. — Я согласен, что Кицкий — фрукт и наверняка потребует платы за средство. Нет, это должен нам устроить ты, — сказал он, повернувшись к Пендзелькевичу.