— Мама? — произнесла она и сделала шаг к матери. Минуту помедлила, а затем бросилась в объятия Юдифи и спрятала голову у нее на груди. — Мама, ты меня простила?
Юдифь погладила ее по волосам, а затем отстранила от себя, чтобы взглянуть в лицо.
— Простила? Я не сказала, что простила тебя. Конечно, нет. Но я очень рада тебя видеть.
— Мама! Ты ничуть не изменилась.
— Ты тоже, Ревекка. Говорят, у меня есть внук. Я могу его увидеть?
— Да, идем. Он такой красавчик, мама. Он сейчас спит, но…
— Мы его не разбудим, — ответила Юдифь. — И обе женщины бесшумно исчезли в комнате Карлеса.
Глава девятнадцатая
На следующее утро нашлась одна из обитательниц дома Мариеты. Она была на ярмарке, горящими глазами следя за выступлением музыкантов и фокусников и жадно посматривая на столы со сладостями и ароматными жареными кушаньями. Солдат гвардии епископа узнал ее, подошел поближе и ласково тронул за плечо.
— Здравствуй!
Она вздрогнула и обернулась, побледнев от страха.
— Ты ведь работала у Мариеты? — спросил солдат. — Я тебя помню. Ты открывала дверь.
— Иногда, — ответила побледневшая и испуганная девочка. — В основном я работала на кухне. — Ее губы задрожали. — Вы меня арестуете?
— За то, что ты пришла на ярмарку? — со смехом спросил солдат. — Это не преступление.
— Я никогда раньше не была на ярмарке. Она нас не отпускала. — Девушка замолчала и обеспокоенно огляделась по сторонам. — Я слышала, она умерла. Так говорят.
— Ты ведь это знала, верно? Поэтому вы все убежали?
Беспомощная девочка расплакалась. Наконец она вытерла глаза рукавом и шмыгнула носом.
— Луп убил ее, — тихо ответила она. — Он убил ее собственными руками и бросил в спальню. Мы подумали, что он тоже нас убьет, и сбежали, даже не захватив свои вещи.
— Ты голодна? — спросил солдат.
Девочка кивнула.
Взяв ее за руку, он повел ее к палаткам, торгующим едой, купил обжаренную колбаску, хлеб и маленький пирожок. Он терпеливо ждал, пока она жадно глотала еду, а потом снова заговорил:
— Ты пойдешь со мной и расскажешь епископу все, что видела? Потом мы с тобой пообедаем в столовой, и тебе могут разрешить вернуться за вещами.
— Меня арестуют? — бесцветным голосом спросила девочка.
— Ты же ничего не сделала. Возможно, кто-нибудь сможет найти тебе место в более уважаемом доме, чем у Мариеты.
Девочка робко взглянула на солдата, не веря ни во что и мысленно сравнивая возможность скорого обеда с возможностью нескорого ареста. Она дрожала от голода и усталости. Сопротивляться не было сил. — Хорошо, я пойду.
— Где остальные?
— Большинство здесь; некоторые девушки работают, одна из рабынь пытается вернуться на юг. Другая ушла домой. Ей повезло.
— Возможно, и твоя судьба скоро переменится, — весело произнес стражник. — Идем, никто тебя не обидит.
— Ваше Преосвященство, — сказал Исаак, — я получил послание.
— И прибыл с похвальной поспешностью. После вчерашней ночи путаницы и ошибок мне начинает казаться, что никто в этом городе уже не может правильно истолковать послание. Как поживает протеже Его Величества?
— Юсуф? У него все хорошо. Молодые кости нелегко сломать. Ключица треснула и болит, но она срастется довольно быстро и аккуратно. Я оставлю его у Ревекки на пару дней, потому что он пока очень слаб и испытывает сильную боль. Отличный предлог, чтобы немного отдохнуть от уроков.
— А как мавританская девочка?
— Она молода, как и Юсуф. Несколько дней отдыха и хорошей еды, и все будет в порядке. Я приведу ее сегодня днем, чтобы она дала показания, если пожелаете.
— Разумеется. Конечно, это простая формальность.
— Почему?
— Мы нашли одну из кухарок Мариеты. Она и двое или трое других девушек видели, как Ферран Мане задушил ее хозяйку и бросил в спальню. Они все разбежались. Девушки его очень боялись.
— Понятно почему, — заметил Исаак.
— И теперь, когда Ферран Мане мертв, а Гиллем де Монпелье болтает без устали, нам больше не нужны свидетели этого плана.
— Значит, это был план.
— Да, план, как лишить Понса Мане всех денег. Мне говорят, что Ферран всегда был умным парнем.
— Верно. Слишком умным, чтобы преуспеть. Вы его знали?
— Нет, он покинул город до моего приезда.
— Значит, все то, что случилось с Понсом, все эти необоснованные обвинения в том, что у него любовница-мавританка, обвинение в насилии, выдвинутое против его сына, — это происки его брата?
— Так утверждает Гиллем. Правда, он уверяет, что не знает, что случилось с юношами. Он говорит, что они не должны были умереть. Он думал, что их обманут или станут угрожать, чтобы они приносили деньги.