— Сам управлюсь, — ответил Орлов.
— Что значит «сам»? Что значит «сам»?
— А то и значит.
— Послушай, Орлов, не будь подлецом… не будь. Еще возможны повороты… Случилось несчастье…
Орлов молчал. Он все силился понять, что произошло с директором цирка, если за сутки из самоуверенного, жесткого повелителя он превратился в растерянное существо, вызывающее брезгливую жалость. Орлов заметил, что на зеленых интендантских петлицах нет красной шпалы и золотого колесика, и понял: страх разжаловал директора и превратил его в дезертира…
И все же молчаливый погонщик слона не прогнал его. Он нашел в себе милосердие и предложил директору единственное спасение:
— У вас есть оружие?
— Нет… А зачем?
— Чтобы идти туда. — Орлов кивнул в сторону грохочущего фронта. — Найдите винтовку. Это не так трудно — найти винтовку…
Плоское лицо директора искривилось, его бесцветные глаза потемнели.
— Тебе не надо искать оружие, у тебя есть винтовка, что же ты не идешь туда? — спросил он. — Прикрываешься слоном?
Он ничего не понял. Он и не мог понять и смотрел на Орлова, как на врага. Орлов покраснел. Потер ладонью лоб и тихо произнес:
— Я вернусь сюда. Исполню свой долг и вернусь. Я не могу бросить слона, понимаете? Это ее слон!
Где-то совсем близко хлопнул разрыв. Директор поморщился.
— Каждый спасается по-своему, — сказал он.
Орлов сжал кулаки. Ему захотелось крикнуть: «Молчать!» — но он отвернулся от беглеца и зашагал прочь.
— Товарищ лейтенант, есть снаряды! Там много нашего калибра! — кричал круглолицый боец, подходя к избе.
Он нес снаряды на согнутых руках, как носят дровишки. Только эти дровишки были потяжелее.
— Где раздобыл?
— На берегу. Там машина с боеприпасами разбита.
— Отлично. Давайте все быстро, — скомандовал лейтенант. — Несите, сколько донесете.
И тут лейтенант заметил директора цирка:
— Товарищ красноармеец, пойдете с ними.
— Почему с ними? — спросил директор. — Я из другой части, я интендант третьего…
— Не рассуждать! — прикрикнул лейтенант.
Он у кого-то научился кричать «не рассуждать!» и «молчать!», и эти резкие, не его слова были сейчас необходимы и помогали в трудной, непривычной обстановке.
— Пошли, интендант, — сказал остроносый, — все равно где помирать.
— Я пойду тоже, — тихо сказал Орлов.
— Хорошо, — ответил лейтенант. — Я присмотрю за ним.
Он кивнул на слона.
На берегу реки Орлов был ранен осколком немецкой мины. Бойцы принесли его к избе. Положили на порог. Неумело перевязали. Потом с оказией отправили в тыл. Перед отъездом он пришел в себя и позвал лейтенанта. Говорить ему было трудно, и лейтенант наклонился, чтобы расслышать его голос.
— Я вас прошу… заклинаю всей жизнью, — шептал Орлов, — сберегите слона. Он должен жить.
— Постараюсь, — сказал лейтенант, — я не знаю как… но постараюсь.
— Только не доверяйте слона… интенданту…
— Его нет. Или погиб, или смылся. Ребята не видели, как он исчез.
— Слона надо отправить в зооцентр… есть такой в Москве… Это очень хороший слон… Зинин… Понимаете?
— Да, да, — кивнул лейтенант, — я постараюсь. До свидания.
— Спасибо.
Полуторка рванулась с места. Слон заволновался. Какой-то утробный, жалобный звук вырвался из него и затерялся в грохоте рвущихся снарядов.
Старый слон любил теплые летние ливни. Он становился посреди открытого вольера, а дождь щелкал его по толстой коже и стекал по животу на землю. Слон закрывал от удовольствия глаза и вытягивал морщинистый хобот, чтобы пополоскать его в ответных струях. Даже когда небо с треском раскалывалось от грома и фиолетовые вспышки били в глаза, слон не уходил в укрытие и, не в пример многим жителям зоологического сада, не забивался в угол, а выставлял вперед блестящие бивни.
В эти минуты он переставал чувствовать свой вес и, окруженный со всех сторон водой, воображал, что плывет по теплой реке.
Галя сердилась на слона. Она не видела никакой реки и с детства боялась грома. Она выбегала на дождь. Сарафан сразу намокал, коленки розовели, а пряди темных волос приклеивались к щекам.
— Что ты стоишь в луже, как утка? — выговаривала она слону, пытаясь загнать его в помещение. — Вот ударит тебя молния, будешь знать, старый водолей.
Слон прикидывался глухим и стоял на месте, легонько помахивая сморщенным хвостиком.
Слон родился где-то в Центральной Азии, но понимал он только украинский язык, как будто родиной его была Полтавщина, и в детстве он щипал нежные початки кукурузы, и срывал хоботом желтые тарелки подсолнухов.