— Нормально, парни, эти вагоны мы быстро разгрузим. Гораздо хуже если бы были обычные грузовые вагоны, вот тогда бы потрахались…, — и Сергей Панков начал объяснять разницу, но я особо и не слушал, понимая, что через несколько секунд и сами поймём в чём тут фишка. А пока я старался как можно больше двигаться, потому что холод во время вот этих стояний начал постепенно заползать даже под такую тёплую одёжку. Так то ничего, пока двигаешься тепло, а вот руки в солдатских рукавицах капитально мёрзли.
Послышалась команда на разгрузку и все засуетились. На каждый вагон распределили по десять человек и пока нам не принесли железные лопаты, ломы и кувалды, мы начали открывать люки, внизу вагонов. У нашего вагона всем руководил Серёга Панков, он показал за что надо дёргать, чтобы люк открылся и уголь стал высыпаться и куда надо отскакивать чтоб не завалило углём. Загремели люки, посыпался уголь и всё было бы нормально, если бы эта ветка предназначалась для разгрузки сыпучих грузов. То есть стояла бы, как минимум на высокой насыпи и тогда бы уголь высыпался весь из вагона и скатывался под насыпь. А так, наш состав стоял на обычном пути, на ровной площадке и уголь наполовину высыпавшись из вагона завалил всё кругом, в том числе и рельсы под вагонами и теперь надо было уголь отгребать от вагонов и рельсов, чтобы следующая часть ссыпалась на землю. Вот в этом то и заключалась вся трудность. Если от вагонов ещё худо-бедно можно было откидывать уголь, то вот под вагонами, приходилось работать почти лёжа и в неудобном положении. Но все понимали — пока мы не разгрузим состав, никто нас в казармы не уведёт. Да и сильный мороз не предполагал бездельничать. Как только ты останавливался хотя бы на пару минут, так сразу начинал мёрзнуть. И как бы ты не устал, но сам лезешь к груде угля и безостановочно махаешь железной лопатой, пока не перестаёшь чувствовать свои пальцы в рукавицах, сразу передаёшь лопату другому и начинаешь реанимировать пальцы. И если мы оказались в таком положение, то курсанты-стажёры были ещё в худшем. Никто не уходил от состава — офицеры, сержанты, стажёры бегали вокруг вагонов и зорко следили за нами, чтобы не дай бог кто-то не отлучился в сторону и, прикорнув, как ему могло показаться на несколько минут в снегу, не замёрз. Такая эпопея шла всю ночь и усталость и сильный холод стали постепенно сказываться. Особенно у нашего взвода, который толком и не отдохнул после наряда. Если сначала работа шла весело, с шуточками, с неумелым матерком, то постепенно всё это звучало всё реже и реже. Темп работы замедлился и наши командиры не сколько нас ругали, а упрашивали, уговаривали потерпеть ещё немного и выполнить до конца свою работу. Да и конец этот был уже практически виден, но чем ближе он был, тем труднее было шевелиться и мороз начинал брать вверх над нами. К нашим командирам присоединились теперь и женщины из состава ночной смены. Они тоже бегали вдоль вагонов и чуть не плача уговаривали:
— Ребятушки… сыночки…, ну давайте ещё немного, ну потерпите. Только уберите уголь с рельс…, — и махали в сторону подъехавшего тепловоза, к практически пустым вагонам. И мы угрюмо лезли под вагон и выкидывали оттуда остатки угля, а тот вновь скатывался на рельсы… А ведь и уголь нужно было откинуть ещё и от рельс на пятьдесят сантиметров. И такая ситуация была не только у нас, а по всему составу. Обнадеживающе захлопали крышки люков, символизирующие, что тут уголь убран и эта команда, от своего принятого железнодорожниками вагона, в синих сумерках утра тянется мимо тебя в сторону небольшой будки, из трубы которого летят обильные искры. Вот и мы сдали свой вагон и тоже потянулись туда же.
Перед армией смотрел советско-итальянский фильм «Подсолнухи», где был эпизод. Итальянский солдат бредёт по снежной и морозной равнине в ходе разгрома под Сталинградом и видит такую же избушку с дымом над трубой. Открывает дверь, а там изба полностью забита стоявшими вплотную солдатами и спящими в тепле.
Теперь я такую картину увидел сам. Открыл дверь… Мне ещё повезло, я сумел ввинтить в толпу и проникнуть в её тёплую середину и там замереть, закрыв глаза, даже не боясь что упаду. Падать было некуда и даже если бы захотел — не получилось. Сквозь дремоту слышал, как периодически открывалась дверь и в неё кричали сержанты — Такой-то вагон выходи… Кто-то протискивался мимо и выходил, до сдавать свой вагон. Такая чехарда длилась ещё минут сорок, пока не послышалась команда — Строиться! И все потянулись на выход. Построились, посчитались и потянулись в сторону городка. Все взбодрились и я в том числе, радостно считая про себя минуты, через которые мы будем в тёплой казарме и не заметил, как перестал чувствовать пальцы левой руки. Вроде бы шёл, шевелил ими, стучал ладонями друг о дружку и всё было нормально. А тут БАЦ!!! И не чувствую. Мгновенно испугался, выхватил руки из рукавиц и давай гнуть пальцы в разные стороны, давить их, стучать друг о дружку, совать в пальцы в рот… И слава богу, через десять минут у меня сильно закололо пальцы и они стали отходить. Никто нас не заставлял идти строевым шагом, петь песню, как шли походным, так и зашли прямо в столовую. Без очереди. Наш старшина Николаев встал на крыльце, все остальные подразделения отогнал в сторону и мы зашли гордые за старшину, который встал поперёк нашего полка, танкового полка «Даурия». Горды были собой, пережившие эту ночь. Гордились даже своей угольной грязью, которой были покрыты с ног до головы. И столы, Спасибо Старшина, были накрыты не в пример обильно столам других подразделений.