Об этом маленьком эпизоде сам Равиль забыл на следующий день, но другие помнили, и, когда однажды ему пришлось столкнуться на этой же танцплощадке с пьяными хулиганами, на помощь пришли очень многие.
А сейчас Равиль сидел против Тахирова и угрюмо говорил:
— Меня тоже надо бы судить! Ведь мы давно знали, что эти подонки способны на самое мерзкое преступление, и все чего-то ждали, не предприняли ничего, чтобы предотвратить убийство.
— А что бы ты мог сделать? — резонно спросил Тахиров. — Ты и твои ребята очень нам помогли. Разве не твои оперативники быстро нащупали преступников? Разве не они помогли их задержать?
— Они! Они! Но преступление было совершено! Нет больше хорошего человека — вот главное.
Равиль страдальчески смотрел на Тахирова. Тот помрачнел:
— Если бы можно было предотвратить все преступления…
У них начался длинный и немного абстрактный спор о том, когда наконец слова «преступление», «преступник» будут вычеркнуты из практических словарей.
— Кстати, — неожиданно сказал Каримов, — я пришел к тебе по делу.
— Вот у тебя всегда так, — добродушно улыбнулся следователь.
— Я был на заводе, где работал Рыжков. Разговаривал с ребятами. Не верят они, чтобы Рыжков струсил.
— Вы что, сговорились? — возразил Тахиров.
— С кем?
— У меня в «гостях» журналист. Так он тоже, кажется, не верит…
— Умный человек…
— А я, выходит, дурак? — Тахиров совсем по-детски обиделся.
— И ты умный, — думая о чем-то своем, сказал Каримов.
— Какие доводы, аргументы у твоих ребят?
— В том-то и дело, что никаких. Они считают, что ты все железно доказал. А… не верят в виновность.
— Шестое чувство?
— Совсем нет. Просто Рыжкова они знают лучше, чем мы с тобой.
— Это не доказательство.
— И все-таки, — Равиль в упор посмотрел на следователя, — дело еще не кончено…
ОФИЦИАНТКА
Все эти дни Олег регулярно приходил ужинать в кафе. Официантка Лида, с которой он иногда перебрасывался полушутливыми-полуироническими фразами, к нему явно подобрела: оставляла лимонад, не ворчала больше, если он приходил почти к закрытию, когда ей надо было сдавать деньги в кассу. Однажды журналист стал свидетелем небольшого происшествия в кафе. Официантке принесли записку. В этом городе, наверное, объясняться с помощью записок было модно. Лида небрежно сунула клочок бумаги за кружевной, туго накрахмаленный передник.
— Прочитай, — хмуро посоветовал посыльный, парнишка лет пятнадцати. — Старший писал и велел, чтобы ты при мне ознакомилась. И чтоб в парк пришла, а то худо будет.
Разговор шел вполголоса, но Олег сидел недалеко за столиком и ясно слышал каждое слово.
— Нет, — сказала Лида, пробежав глазами записку. — Не могу. И плевать я хотела на вашего Старшего. — Хотя слова были и грубые, но в голосе явно слышался страх.
— Так и передать? — насмешливо спросил паренек.
Официантка совсем сникла, спросила:
— Может, завтра?
— Сегодня.
— Ладно, что-нибудь придумаю…
— Уже лучше, — одобрил посыльный. — Сообщу Старшему: просьба его принята во внимание…
Олег как-то интуитивно понял, что записку Лида получила не простую. Тем более что она уж очень внимательно посматривала в его сторону, будто хотела о чем-то спросить.
— У меня сегодня свободный вечер, — сказал он Лиде, когда та подошла к его столику.
— Ну и что? — Официантка охотно вступила в разговор.
— Давайте проведем его вместе, — предложил Олег и неожиданно даже для себя добавил: — В парке. Я там еще не был.
Вначале Лида отказалась наотрез и, кажется, испугалась.
— Я вас приглашаю в городской парк, просто погулять, — сделав ударение на местоимении «я», сказал Мостовой.
Пришла она точно в назначенное время. Очевидно, желая поразить заезжего журналиста, надела яркое, с огромными розами шелковое платье, в ушах у нее были массивные клипсы с длинными подвесками. Цыганские темные глаза ее искрились.