— Потетеос… — уточнил Роман по-английски язвительно.
— Не остри! У них нет лаврового листа. Нет быта. Натали вся изнервирована.
— На месте Леньки я бы выгнал такую жену на манеж, шамберьером![10] — заметил старый циркач назидательно.
— Роман! Это же наша кровиночка! В прошлую субботу он ей нагло заявил, что ей не идет макси, которое кроила и шила я!
— Кощунство! — согласился Роман Романович.
— И я об этом говорю! А вчера он пришил ей пуговицу не на то место!
— Не может быть!
— Как не может быть? — взвилась уязвленная портниха. — Я сама перешивала пуговицу. Но теперь все будет по-другому. И мы должны этому помочь! Они оба согласны…
— На развод?
— Нет! На съезд!
— Это еще что за съезд? Адвокатов или терапевтов?
— Рома, мы съедемся с ними. Понимаешь? Наташа будет жить у нас. На квартирной бирже это называется съезд!
Беспородный петух, безучастно слушавший этот диалог, вдруг встрепенулся, прокукарекал и сказал сипло, но отчетливо: «Съедемся, разъедемся. Сводимся, разводимся. Это все твоя дрессировка, старая лиса! Ромочка. Ромчик! Гран-при! Фурор! Успех в Воронеже — хватит! Я сыт по горло Наташкиными макси и мундирами от картошки! Хватай соль, лаврушку — и мчись к своей любимице! Все! Аллюр — два креста! Я остаюсь один! Я умею жарить потетеос семью способами».
— Роман, я умоляю. Не горячись. Давай все обсудим спокойно. По-семейному. По-домашнему. Наташе нужна наша помощь…
— Пусть за помощью она обращается по инстанции. К родному папе — твоему сыну. Вон к нему! — Патриарх рода Гордеевых на манеже ткнул пальцем в одну из афиш на стене. — Маржаретти-младший! Жонглер-дублер. Стыд!
— Он, между прочим, и твой сын, — поддела Гордеева.
— Нет! Мой сын по духу не предал бы дела, которому отец посвятил всю жизнь. Я его не жонглером растил! Жонглера можно сделать из любого неудачника. Я на него надежды возлагал… Всю жизнь!
В этой части несколько бурной беседы Клавдия Ивановна внимательно оглядела комнату, опасаясь очередной престидижитации, и, не заметив подозрительного, решила перейти к крайностям:
— У меня «симптом телеги», — прошептала она страдальчески.
— Скрипит, что ли?
— Оставь! Прекрати! Эгоист! — голос ее зазвучал публицистически, и петух, откашлявшись, полетел на кухню. — Ты еще напоминаешь мне о жизни? Какая жизнь? Через три года золотая свадьба. А я видела жизнь? Сплошные фокусы! Аттракцион на колесах — это ты называешь жизнью! Я могла стать оперной певицей. У меня был голос, а я стала женой бродячего фокусника. Ты швырнул меня на арену — наездницей! Петька, родной сын, — продолжала она, глотая выжимаемые слезы, — он мог стать академиком, мини-академиком, то есть вице-академиком! Он еще не выговаривал «ма-ма», а уже умел считать до семнадцати, а Петьку ты бросил «в воздух»! Ловитор Маржаретти-средний!
— Петька молодец! — согласился старый Роман.
— А Татьяна? — уже на пределе публицистики воскликнула мать ловитора-среднего. — Танька балансирует на проволоке. А Ваня? Он собирался в университет!
— Пополнял бы теперь твой Ваня, — спокойно уточнил истязатель рода, — число недоучек.
— Прекрати! Всех детей ты обрек на ужасную жизнь. Даже я провела ее между уборными и конюшнями, между ловиторами, акробатами, комедиантами, между берейторами и шпрехтшталмейстерами! Я жила отгороженная от родных детей шибером![11] Единственно, кого мне удалось спасти, — Наташа! Да, это любимая внучка! Это я ей дала полное, законченное, высшее, советское, специальное медицинское образование. Боже, что же это за жизнь? Это стипель-чез![12] Нет, я спасу Наташку!
— Клавдя! — сказал изверг и узурпатор очень спокойно. — Вспомни, что тебе говорил берейтор Курт в начале твоей карьеры.
— Не хочу помнить! Этот идиот в жокейской фуражке только и твердил, как попугай: «Кляви! Спокойно! Ви испортийте мне льюший лошадь».
— Кляви! Большего ты не заслужила на манеже. Но… лучше быть плохой наездницей, чем плохим педагогом. Безопаснее для общества. Теперь не берейтор Курт, а я тебя прошу — не порть мне внучку! Наташка пока никакой терапевт, надеюсь, пока еще по молодости, но она совсем не плохая девчонка, примеряющая уже не фату невесты, а вериги жены. Ленька — тряпка, но я еще жив. Помогу ему.
— Рома, я хочу, чтобы Наташа жила с нами!
— А что, она перебралась на луну?
— Почему ты не любишь Наташу?