— Боже, — воскликнула Клавдия Ивановна. — Детка! Он вернулся и выгнал тебя из дома?
— Пока я собирала чемодан, — уточнила «белая ворона» с вызовом, — он валялся у меня в ногах и орошал слезами паркет. Но я была неумолима! Теперь — только развод! Дед, я поживу у вас с недельку, пока не найду себе временного угла? Позже мы разделим с бывшим мужем квартиру, разменяем ее, и все устроится.
Клавдия Ивановна застыла в ужасе, чего никак нельзя было сказать о деде. Он довольно потер руки, похмыкал, разглядывая внучку, будто не видел ее с младенчества, и невинно сказал:
— Где это ты взяла?
— Чего?
— Такую прелесть?
— Какую?
— Прекрасная расцветка. Не косынка — мечта. Очень идет к прическе.
— Дед, у тебя наблюдается сдвиг по фазе на пенсионной почве. Мне теперь только и забот о косынке. Вот! Омниа мэа мэкум порто! И больше мне от него ничего не надо! — Наташа решительно уселась на чемодан, картинно закинув ногу на ногу. Собственные ноги казались ей более стройными, чем были на самом деле.
— Очень идет! — повторил старый Роман, не обращая внимания на ответный демарш. — А… помню. Помню. Эта косынка — подарок счастливого мужа счастливой жене в день свадьбы.
Еще раз с удовольствием потерев ладони, он обратился к Клавдии Ивановне:
— Ты, матушка, застыла, как городничий в немой сцене? Садись на свободный угол чемодана, в котором все свое носят с собой. Только отдай мне яблоко, вечно ты их прячешь по карманам.
Он преспокойно достал из кофты супруги яблоко.
Это было такое же румяное яблоко, как и молодой кавказец, с которым полчаса торговалась на рынке Клавдия Ивановна.
— У тебя прошу косынку. Я вижу в ее рисунке магические знаки. Итак, накрываем яблоко раздора косынкой свадебных надежд. Ап!
Вместо яблока на ладони старого Романа лежала детская соска. Ее он и протянул внучке.
— На. Иди обратно домой. И приходи ко мне не с чемоданом, а с правнуком. Может быть, мои правнуки научатся жить на свете без разводов и разменов, без фокусов и разбитых иллюзий.
— В конце концов, Роман! Это и моя квартира! — Клавдия Ивановна произнесла это с решительностью очнувшегося городничего. — Наташа будет жить со мной! В моей комнате. Всё!
— Ах так? — пропела внучка. — Хорошо, я вам подарю правнука. Отдай косынку! Будет тебе фокус под занавес… Ап!
Дальнейшее развитие событий было бы и еще более бурным, но в дверь позвонили.
Ни один звонок в дверь еще не гасил семейных распрей. Неожиданный звонок посторонних лишь заставляет противные стороны делать хорошую мину при плохой игре. «Здрасьте, здрасьте! — бормочут в таких случаях. — Проходите. Какими судьбами?» Тот, кто вошел, по этой приторной вежливости сразу улавливает запах паленого. Мы не станем принюхиваться и отдалим на время продолжение разговора.
Последний экскурс в биографию нашего героя мы закончили на том, как Сева Булочкин вернулся без славы и почета с великой стройки. Отбывая с нее весьма поспешно, он не сумел даже выклянчить документы. Преспокойно усевшись на шею старой тетки, Сева завел бурную переписку с отделом кадров, оплачивать которую приходилось все той же тетке. Наконец документы вернулись, и тетка время от времени делала шеей решительные взмахи, пытаясь стряхнуть с нее дорогого племянника.
Перебиваясь на случайных заработках, Сева испытал немало. Его атлетическую фигуру можно было встретить на вокзале в форме носильщика. Однако здесь дело не пошло. Пассажиры попадались мелкотравчатые и норовили платить по таксе. «Бляха — не орден, — сказал Булочка, сдавая фартук и фуражку. — Сфера обслуживания широка и работа в ней почетна».
Вскоре он объявил тетке, что его пригласили на должность швейцара-куратора. «Там хоть штаны с галунами выдают, — заметил он, — похожу на зависть ровесникам в золотых галунах. К тому же харч казенный».
Швейцар-куратор прослужил в одном из самых респектабельных ресторанов города недолго. На пятый день трудовой деятельности его основательно отлупила группа наиболее активных посетителей. Даже физически полноценный Булочка не сумел отбиться от активистов ресторации. Самое обидное, что били его во внеурочное время. Били, когда он без свистка, галунов и помпезной фуражки спешил на свидание. Подоспевшие на помощь дружинники, с разгона не разобравшиеся, кто прав, кто виноват, добавили еще. Так сказать, от себя лично. Приняв на следующий день извинения в отделении милиции, Сева Булочка поспешил к месту работы и поверх штанов с золотыми лампасами положил заявление об увольнении.