Всю навигацию Сева Булочка учил туристов плясать польку-енку, надевал им на головы мешки и заставлял резать яблоки на нитках, водил хороводы, разучивал всем известные песни и делал все то, что делают все массовики-затейники со времен Очакова и покорения Крыма.
Великий злонасмешник, дедушка Крылов, прикинувшийся баснописцем, заметил в одной басне про стрекозу, что не успела она оглянуться, как зима катит в глаза. Когда зима замаячила на горизонте, гид-затейник, пошвырявшись в блокноте, как в кошельке, выбрал из множества женских и девичьих адресов наиболее подходящий и поехал погостить по приглашению к одной туристке-одиночке. У нее Сева и призадержался до следующей весны. Покидая гостеприимную хозяйку, по щекам которой струились ручьи слез, Сева так и не догадался, что всю зиму он пребывал в должности альфонса, что, впрочем, не учитывается в трудовых книжках.
Прежде чем вступить на стезю агента госстраха, жизнерадостный Булочка побывал еще на нескольких должностях, но, как говорится, не прижился. В последний раз его вышибли из авторитетной конторы за потерю бдительности. Он подсунул на подпись начальнику бумажку, в которой вместо слова «министерство» было напечатано «министерства». Это очень не понравилось ответственному лицу, и Сева с грустью прочитал еще один приказ о собственном увольнении.
Если читатель уже чувствует некую антипатию к нашему герою, то автор напоминает известные слова предусмотрительного Гоголя, который еще в прошлом столетии писал: «Очень сомнительно, чтобы избранный нами герой понравился читателям… А добродетельный человек все-таки не взят в герои. И можно даже сказать, почему не взят. Потому, что пора, наконец, дать отдых бедному добродетельному человеку, потому что праздно вращается в устах слово «добродетельный» человек; потому что обратили в рабочую лошадь добродетельного человека и нет писателя, который бы не ездил на нем… Потому что не уважают добродетельного человека. Нет, пора, наконец, припречь и подлеца. Итак, припряжем подлеца!»
Даже при всех симпатиях к классику автор не позволит нашему герою скупать мертвые души и вовремя покарает его с помощью добродетельных же героев. А теперь для сохранения сюжетной стройности повествования проследуем в следующую главу.
Глава четвертая
По утрам, когда хорошо выдрыхнувшиеся на ковриках собаки вытаскивают на прогулку своих заспанных хозяев, дворняги, ночующие где попало, уже успевают сделать множество насущно важных дел. Кроме утреннего туалета, состоящего из вечной борьбы с блохами, отведав метлы дворника и сорвав зло на таких же бездомных кошках, они начинают вечный поиск хлеба насущного.
Нынче хлеб лежит под ногами. Зажиточные хозяева породистых собак, не зная или забыв его цену, вываливают в мусорники не только ржаные ковриги, но и прокисшие торты вместе с коробками. Ан ведь собака пошла не та: что ей торт «Сказка»? Ей подай мосол, рульку от окорока, недоеденных цыплят.
По воскресным дням, прихватив с собой пучеглазую собачонку кисло-лимонного цвета, Дарья Беккер отправлялась на подпольную биржу. Капризная тварь в ошейнике и пикейном жилете путалась под ногами хозяйки. Она тянула поводок в разные стороны, без конца задирала ногу, брехала противным визгливым лаем, от которого очень страдал сопровождавший их Иван Иванович. Бездетная Дарья, любившая свою красавицу Бижу, позволяла ей слишком многое. Вообразив, что ее собака чистых кровей, хозяйка постоянно пеклась о ее здоровье и благосостоянии. Бижу мыли шампунями, она питалась по диете и жила по режиму, разве что ей не измеряли кровяное давление, как некогда прославленной в космосе Лайке.
Больше всего Дарья гордилась именем своей фаворитки. «Бижю, — говорила она несколько в нос, дергая за поводок эту занудную, бесхвостую варежку, — ты шалишь, детка». Такая же хмурая сквалыга, как и сама Дарья, ее подруга по очередям, биржам и барахолкам Ада Евсеевна уверяла, что Бижу по-конголезски — любовь. Французское слово «бижу», означающее драгоценность, было им обоим неизвестно, как имя Архимеда. Гордясь своей драгоценностью, хозяйка и не подозревала, что она всего лишь жертва случайного уличного романа между двух особей давно уже выродившейся породы.