Когда Сева внес в комнату лучезарную улыбку, то навстречу ему двигалась мрачная туча. Такие всегда опасны громом, молнией и сотрясением небес.
— Ну, чего надо? — спросил Аракчаев, не глядя.
— Это что за долгожитель у вас в гостях? — удивился Сева.
Удивился и сам хозяин комнаты. В углу, пристроив к столу тисочки, сидел ветхий, как прах, старикашка в рабочей спецовке хозяина. Он ширкал напильником какую-то железку и то брал ее на зуб, то подносил к носу, замеряя кронциркулем. Щека его была перевязана платком, седые вихры жалобно топорщились, очки сползали на кончик носа, глаза слезились, и весь он, казалось, вот-вот развалится от усердия в работе.
— Ты мне клапан не испорть, — сказал Аракчаев растерянно, — не дери напильником, снимай надфилем, и поаккуратнее.
— А? — спросил старикашка. — Это кто пришел?
— Это — агент, — буркнул хозяин.
— Я и говорю — студент, — согласился гость. — Заочник, поди-ка? Носок-то драный. За трояком зашел? Ты дай. Их дело молодое… Им надо.
— Ты не встревай, однако, что ли… Глухой, как пень, а в разговор лезешь, — включился в игру Аракчаев.
— Вы чего там гутарите? — спросил старикашка. — Вы громче, до меня вовсе звук не доплывает.
— Зачем пожаловал? — спросил Аракчаев так же угрюмо, отмахнувшись рукой от старика.
— Максимыч! Наши дела идут на лад. Надо действовать. Ветер попутный. Корабль плывет к свадьбе!
— Да? Плывет? А ты куда плывешь, сынок ненаглядный?..
— Я плыву навстречу людям и их счастью! — сказал Сева вдохновенно. — Мария Ефимовна согласна уступить свою комнату, если я найду вам двухкомнатную квартиру… Гнездышко!
— Ты уж и к Марии сплавал? — спросил ветеран жестянобаночного цеха с такой интонацией, что старый Роман сообразил, что еще через секунду Сева рискует не плыть, а лететь. И он решил спасать положение.
В углу вдруг захихикал подвыпивший дворник. Давясь смехом, он подошел к Аракчаеву:
— Ну, я вовсе ослеп и оглох, а ты-то каку кулунду глядишь? Нешто это деталь? Это утиль! А это, значит, племянник? Гля, какой красивый, хоть в кино выставляй. Артист вроде. Ты уважь, Володька, уважь племянника. Оне молодые, им бабенкам на конфетки надо, на туда-сюда, опять же… Чтобы, значит, как у всех: «Прошу к столу! Официянт! Вина и фруктов!» Эх, забыли мы, Володька, молодость.
— Иди ты! — вполне искренне обозлился новоявленный дядюшка. — С чего ты взял, что это племянник?
— Какой паяльник? На што он мне? Ты мне надфиль подавай…
Сева не уловил подвоха в этом диалоге и сказал, похаживая по комнате:
— Спешу, Максимыч, спешу. Заглянул на секунду. Словом, она согласна. Не теряйтесь. Побольше игры, страстей. А квартиру я вам найду — люкс! Ну-с, ремонтик прядется произвести… Задача ли это для ваших золотых рук?
Аракчаев засунул «золотые руки» в карманы, потому что старикашка незаметно, но чувствительно ущипнул его в бок.
— Ну, иди! Иди! Поговорю я с ней, но ты туда более не шастай! Понял?
Жизнерадостный Сева удалился весьма кстати, ибо ни автор, ни старый Роман не очень уверены, что подобный разговор мог продолжаться миролюбиво.
— Нуте-с, как батюшка? — спросил старый Роман, снимая парик и очки.
— Так сказать, да! — ответил ветеран. — Откуда они только берутся?
— То-то, херувим с царских врат, — довольно хмыкнул маг и чародей. — Откуда берутся? С луны падают. От нас же и берутся, среди нас и обитают. Подлость и бездарность всегда воинственны, это следует помнить.
— Ну, причина-то какая у подлости, Роман Демьянович, э, прости бога ради, Роман Романович. Я с детства стишки упомнил: «В мире есть царь, этот царь беспощаден — голод названье ему!» И верно! Это наш брат знает, что оно есть — голод. На преступление шли. А теперь? За ради чего?
— Насчет царей, право, не знаю, но иногда задумываюсь: может, сытость тоже мелкий и жадный, как грызун, царек? Долго наше многострадальное отечество голодало, жило в нужде, рвалось к свету, к образованию. Собственно, только те, кому сейчас по тридцать, не застали очередей за хлебом. Еще доживает злая наследственность к запасу, к гарантии бытия…
— Да полно вам, — сердито возразил оппонент, весело поскрипывая протезом, — наследственность. Вы, что ли, хамство-то наследовали? Куда ни глянь, и каждый старается сразу два яблока в рот засунуть, а кто к апельсинам прорвался — то и три враз! Вот и давятся! Стремление жить лучше и мне понятно, но не до такой же степени?
— А солью, не наблюдали, не давятся? — насмешливо спросил Роман, расчесывая редкую седину. — Вы-то помните, в какой цене соль была?