И, видя недоуменную физиономию его высочества, тут же торопливо пояснила:
– Заколдованную циферку, я имею в виду, ваше высочество…. Которую для сугреву используем… Шибко на дровах сэкономили бы мы дома, с ней-то. В карман одну положил – и тепло. Али в кружку – и вода теплая… А две на кружку – так и кипяток. А другая, которая для свету – тоже вещь полезная. А Находка ваша, поди, новые наговорит, а?..
Иванушка с сомнением нахмурился, сложил губы в задумчивую гримасу, почесал в затылке, обдумывая неожиданное предложение и, наконец, нерешительно кивнул.
– Ну, если вы хотите… циферками… Но… сколько… в неделю?.. Вопрос не застал матушку Гусю врасплох.
– По четыре в неделю мы с нашими женчинами договорились, ваше высочество. Две таких, да две таких. Мы уже и с лавочниками про то говорили – они поперва-то не поверили, а потом, когда мы их убедили, сказали, что на обмен товару дадут.
Ликвидность такой необычной монеты оказалась решающим аргументом для Иванушки.
– Хорошо, я поговорю с Наход…
Из-за закрытой двери, из столовой, донесся стук, грохот и душераздирающий вой двух десятков сорванцов, представляющих теперь, что они – летучие пигмеи-камикадзе из Центрального Узамбара.
Нечистая совесть подбросила лукоморца как батут, и он едва не бегом устремился к выходу, оставив почетную обязанность ничего пока не подозревающей матушке Гусе единолично отражать вторжение рогатых бодуинов в Слоновье королевство.
– …кой!.. А сейчас мне срочно надо бежать! До свидания!.. – слова прощания донеслись до ошеломленной таким маневром старушки уже из коридора.
Наверху, в кабинет, его уже поджидала Серафима. Но не успел Иванушка обнять ее и рассказать, как сильно он за нее беспокоился, как нервничал и как места себе не находил, пока она блуждала по лесам, как в дверь робко постучали, чтобы не сказать, поскреблись, и на пороге пред светлые очи предстала целая делегация стыдливо прячущих глаза ремесленников.
Нездорового вида узколицый человек, представившийся головой артели столяров, делавших кровати для беспризорников, лысеющий кривоногий сутулый коротышка – портной и худой старик – сапожник, тоже обеспечившие ничейных постолят необходимым, поздоровавшись, вразнобой откашлялись, пробормотали что-то невразумительное о погоде и замялись.
Ивану эти признаки были уже знакомы, и диагноз он поставил быстро и безошибочно.
Лекарство от безденежья для рабочего класса было таким же, как и для воспитателей, и через десять минут артельщики ушли, довольные обещаниями невиданных чудес октябрьской магии в награду за их скромные труды. Иванушка проводил ходоков виноватым взглядом.
– Хорошо, что они согласились принять вместо денег Находкины амулеты, – невесело подперев щеку кулаком, проговорил он.
– А больше у нас все равно ничего нет, – хмыкнув, резонно заметила Серафима. – Не согласились бы – сидели бы и ждали, пока в городской казне не завелась бы монета. А столько люди не живут.
Супруг ее и рад бы был поспорить, но аргументов у него не было ни единого, и поэтому только грустно вздохнул, и только собрался поведать любимой жене, как сильно он за нее беспокоился, как нервничал и как места себе не находил, пока она блуждала по лесам, как на прием к его лукоморскому высочеству ввалилась шумно спорящая компания министров – ковки и литья, полезных ископаемых и торговли и коммерции. Как договаривались раньше, они пришли составить план завтрашней вылазки на хорохорско-сабрумайский тракт на перехват заграничных хлебо-, овоще– и прочих-продуктов-торговцев. И Серафима, послав озабоченному царевичу воздушный поцелуй, который означал, что она, безусловно, знает, как сильно он за нее беспокоился, как нервничал и как места себе не находил, пока она блуждала по лесам, отправилась на их новый монетный двор.
Коротко стукнув два раза в косяк, царевна, не дожидаясь ответа, вошла в штаб-квартиру ученицы убыр и окаменела.
На столе у окна печально-неподвижной лохматой кучей лежал Малахай, а хозяйка рыдала над ним чуть не в голос, размазывая по несчастному лицу ручьи слез, словно спасая комнату от наводнения. Но занятие, судя по всему, это было бесполезное и бесперспективное, потому что соленая вода все прибывала и прибывала, и вскорости грозила затопить не только саму целительницу, но и ее апартаменты. Объяснений душераздирающая сцена не требовала.
– Он умер, – обреченно констатировала очевидное царевна.
При звуке ее голоса слезы литься мгновенно перестали, словно завернули позабытый кран. Находка подняла голову от тусклой бурой шерсти мишука и с ужасом уставилась на посетительницу.
– Умер… – еле шевеля мгновенно помертвевшими губами, только и смогла она произнести.
– Очень жаль, – вздохнула Серафима. – Подумать только, еще сегодня утром он казался вполне здоровым, ну, кроме этого… того…
– Чего? – едва слышно прошептала октябришна. Серафима то ли не расслышала, то ли решила не прерывать некролог.
– Правда, он провел весь вечер и всю ночь под открытым небом… под дождем и снегом… не в силах спрятаться…
– Весь вечер?!.. – глаза октябришны расширились и быстро наполнились новой порцией слез. – Всю ночь?..
– Да, и утро тоже было отнюдь не солнечным… Промок до костей, наверное, продрог, застудился…
– Батюшка Октябрь!.. – скорбно охнула Находка и, прикрывая рот руками, чтобы не закричать, обессилено опустилась на пол. – Октябрь-батюшка!..
– Наверное, пневмония легких, – меланхолично продолжила царевна. – Ураганный отек. Штука коварная, говорят. С виду нормальный, и вдруг раз – и всё, поминай, как звали…
– А я еще окошко открыла!.. – всхлипнула ученица убыр и затрясла рыжей головой в неизбывном горе. – Октябрь-батюшка!.. И отчего я такая дура!.. Это всё из-за меня, из-за меня!.. Это я виновата в его смерти, я, только я!.. Не будет мне прощения, не будет, не будет!.. Ох, прости меня, миленький, прости-и-и-и!.. И тут Серафиме стало не по себе.
Она в несколько быстрых шагов персекла кабинет, присела рядом с ней на корточки и обняла за трясущиеся от плача плечи.
– Ну, что ты, что ты, Находочка… Ну, не надо так расстраиваться… Подумаешь… Ну кто он такой, чтобы из-за него так убиваться? Глупое животное, каких много…
– К-как… вы… м-м-можете… так… г-говорить… про н-н-него!.. Он… д-д-добрый!.. в-внимательный!.. з-заботливый!..
– Да? – тихо удивилась Серафима.
– Он… он мне ш-шубу… с-свою… от…отдал…
– Да? – царевна осторожно перевела взгляд с Находки на Малахая и обратно. – Сам отдал?
– С-сам!.. – рыдала безутешная октябришна. – А окошко… открыть… это я… его… п-попросила!..
– И открыл? – с изумлением вытаращила глаза Сенька.
– Ага… не хотел… а я… ду-у-у-у-ура!.. заста-авила…
– Вот так прямо взяла и заставила? – всё еще пыталась разобраться в происшедшем царевна.
– Ага-а-а…
– И он одной лапой открыл? – благоговейно вытаращила глаза гостья. – Вторая-то у него вроде сломана… была?..
– У него не ла-а-апы… у него ру-у-у… Что?! У него еще и р-рука… с-сломана?! А он ничего не сказа-а-а-ал!..
– Да как он тебе скажет, Находочка, милая, он же медведь!.. – не выдержала Серафима.
– Кто?! Кондратушка?!
– Да при чем тут Кондратуш… то есть, Кондрат?! Я про Малахая говорю!.. А ты про кого?
Через двадцать минут спящий медвежонок был аккуратно перенесен на пышное, хоть и пыльное ложе из сорванных в соседней комнате штор, а умытая, причесанная и почти успокоившаяся Находка сидела с ее царственным высочеством за вторым столом за кружкой горьковатого ароматного травяного чая и подавленно качала головой.