– А в стране Костей – ничего!
– Нет такой книжки!
– Ни одной!
– А раз книжки нет, то и ничего, стало быть, не случается! – обижено подытожила детвора.
– А вот и нетушки, малышата мои хорошие, – с хитрецой прищурившись, заулыбался тонко Голуб. – Вот тут вы и ошибаетесь, огольцы мои. Если книжки нет, это значит только то, что ее еще не написали, а вовсе не то, что ничего не происходит. Публика на минуту притихла, задумавшись над новой концепцией.
– А что такого вообще когда-нибудь происходило в нашем царстве, что его стоило бы записать? – мыслительный процесс Кыся первым пришел к финишу и потребовал награды.
– У-у-у… – лукаво усмехнулся дед. – За века нашей истории чего только не было… На земле и под землей… И если оно нигде не записано, то в памяти народа-то такие истории хранятся все равно. И называются они предания, или сказы.
– А в них про приключения есть? – оперся тощими ручками на коленки и подался вперед Векша.
– Про приключения – есть.
– И про волшебство? – недоверчиво склонила голову Воронья.
– И про волшебство.
– И про путешествия? – загорелись глазенки Стрижика.
– Конечно.
– РАССКАЖИ-И-И-ИТЕ!!!.. ПОЖА-А-А-АЛУЙСТА!!!..
Детскому хору в четыре с лишком десятков голосов старый учитель противопоставить не смог ничего. Хоть и попытался.
– А спать тогда когда? – притворно нахмурился он.
– Без нас не начнут! – нетерпеливо отмахнулся Кысь.
– Потом спать!
– Как расскажете!
– А вставать завтра рано, не выспитесь?
– Ну, и что!
– Пускай!
– Не рассыплемся!
– Не впервой!
– Поди, выспимся!..
– …потом!
– Ну, пожа-а-а-алуйста!.. И старик, рассмеявшись, сдался.
– Ну, хорошо. Уговорили, короеды. Расскажу. Упомянул я что-то про подземные да наземные приключения, и вспомнилось мне сразу предание старое про полное опасностей путешествие одного молодого рудокопа под землей, и как он с тремя подземными мастерами встретился. Хотите послушать?
– Хотим, дед Голуб, конечно хотим! – еще больше оживилась ребятня при словах «опасности», «приключения» и «путешествие», и сон, разбитый наголову и окончательно поверженный, с позором бежал из спальни, не оглядываясь.
– Тогда слухайте сюды, малышата, – начал дед. – Старые люди говорят, жили в нашем царстве два друга. Оба рудокопы были. И отцы их рудокопами был, и деды, и прадеды – все в земле-матушке ковырялись-долбились, а из нужды так и не выбились. Скопили вот как-то друзья денег, и купили у хозяина – то ли графа, то ли барона, а, может, и у самого царского управителя – разрешение в заброшенной шахте, где серебро когда-то добывали, вдвоем счастья попытать. Заплатили ему, и опять без гроша остались. Одна надежда теперь – на старую шахту. Да она не то, чтобы шахта – так, дыра глубокая в горе. Как ее начинали – вроде признаки все были, что место богатое, изобильное, да не успели толком начать, как оскудела она – всю руду как корова языком слизнула, осыпаться стала часто – вот и оставили ее. Подземные мастера на хозяев шибко гневались, старики говорили. Что-то не по-ихнему было сработано, не по правилам, вот и серчали, серебра не давали, и работать не дозволяли.
– Да кто такие эти подземные мастера? – снова не выдержал Кысь, но Голуб только загадочно усмехнулся в белые усы и продолжил, как будто не слыша вопроса:
– А друзьям тем, говорю, нечего терять было, вот они и рискнули. А поскольку шахта та не шахта, так, забой узкий, то работать там они сговорились по очереди. День один – ночь другой. Вот в первый день один-то друг пошел породу рубить, а его через сколько-то времени и завалило. Лежит он под обвалом, думает – последний час его пришел. И вдруг видит: откуда из темноты подходят к нему три старичка в шахтерских касках, ростом с тебя, Векша, не больше.
– А чего такие маленькие-то? – подозрительно нахмурился паренек.
– А маленькому по забою удобней ходить, – авторитетно разъяснила Воронья, у которой отец был шахтером, пока не застудился в полузатопленном забое прошлой зимой и не стаял за неделю.
– Верно говоришь, девчоночка, – согласно кивнул Голуб и продолжил: – Один – в красной каске и с бородой цвета начищенной меди, другой – в желтой каске и с бородой, будто ярое золото, а третий – в каске белой, а борода у него серебристая, только что в темноте не светится. Подходят к нему и спрашивают, стало быть: «Чего ты, парень, в нашей горе делаешь?» «Серебряную руду добывать пришел.» «А известно ли тебе, что это наше заповедное место, и гостей незваных нам тут не надобно?» «Известно», – вздохнул рудокоп. – «Да не от хорошей жизни я сюда подался. Совсем нищета заела». Покачали головами старички и говорят: «Ладно, вставай уж. Хватит прохлаждаться. Мы тебя из завала выведем.» И глядит парень – а он уж не придавленный, только кучи породы со всех сторон от него насыпаны. «А куда ж мне идти?» – только хотел он спросить, как вдруг видит – и глазам своим не верит: в стене забоя дверь открывается, а за дверью – хоромы! Вошел он – и остолбенел: под ногами вместо пола деньги навалены – золотые, серебряные, да медные, а вокруг украшения, да статуи да утварь всякая – так самоцветами, златом, серебром да медью начищенной и горит, так и блещет.
– Ох, красота-то какая!.. – восторженно полуприкрыв глаза, словно это не сказочного шахтера, а ее лично слепило и восхищало сияние подземного клада, пискнула Куничка.
– Так там же темно, как он всё это разглядел-то? – недоверчиво склонил голову набок Кысь.
– А там факела в медных кольцах по стенам горели, – уверенно, точно сам там недавно был, сообщил Голуб. – Столько, что светло там было, будто в июльский полдень.
– А дальше что? – жадно вытянул тонкую бледную шею Летяга. – Они же его вывести обещали?
– Всему свое время, – размерено успокоил его старик. – Налюбовался парень на сокровища такие несказанные, и предлагают ему тут мастера взять, чего душа пожелает. Поклонился им рудокоп, поблагодарил за щедрость, и поднял с пола одну золотую монетку, одну серебряную и одну бронзовую. «А что так мало берешь», – спрашивают его мастера, – «коли для тебя и медяк – деньга большая?» «Незаработанного богатства мне не надо», – отвечает паренек. – «А по одной монетке я взял, чтобы вас, хозяев, отказом не обидеть и каждого почтить. Да и на гостинцы матушке моей да сестричке младшенькой хватит. На золотой ботинки да кожушки им новые к зиме куплю, да козу с козушками сторгуем. На серебряную денежку – пряников, леденцов, мурмеладу да сахару к чаю. А на медную монетку – по ленте красной, да по зеркальцу. Да еще и историю мою диковинную им расскажу.» Ничего не сказали на это мастера, но по лицам их было видно, что одобрили они его выбор. Открылась тут в другом конце зала другая дверь, и увидел он за ней коридор длинный. Снял парнишка со стены факел, и пошел…
* * *Прижимаясь к стенам домов и оградам, озираясь то и дело, болезненно вздрагивая от каждого ночного стука и шороха и не переставая дрожать всей грузной тушей ни на секунду, Вранеж быстрыми нервными шагами вел Ивана к своему дому по безлюдным и бесснежным улицам Постола.
– Уже сейчас… уже скоро… уже подожди… будут тебе… мои денежки… мало не покажется… – возбужденно бубнил он себе под нос, оградившись воротником от упорно держащегося за его спиной лукоморца.
– Что вы говорите? – переспрашивал царевич, когда случайный порыв встречного ветра доносил бормотание головы до его слуха.
– Говорю, всё сейчас отдам… – полуоглядывался тогда он, подобострастно скалясь. – За всё рассчитаюсь. Хорошему человеку ничего не жалко.
– Это не мне, это городу, – строго говорил Иванушка, бывший управляющий хихикал, как от забавной шутки, и ускорял шаг, прижимая к груди светильник-восьмерку.
– И городу достанется… Всем достанется… Я не жадный…
Белый дом Вранежа выделялся на фоне черной ночи огромным мутно-серым пятном, словно привидение того щеголя-дома, который был построен бесконечно долгие годы назад для жизни и развлечений каким-нибудь веселым графом или романтичным виконтом. Былая достопримечательность столицы, больше похожий на произведение кондитера, чем каменщика, загрустивший дом умер вместе с хозяевами пятьдесят лет назад, оставив после себя, как моллюск, только тусклую печальную оболочку, сумрачно взирающую на мир слепыми, зашоренными ставнями окнами.