«У тебя там и нет и ни копейки, и ни единого медяка», – сухо прошелестел голос и растаял в тишине, обдав потерявшего на мгновение дар речи царевича презрительным холодом.
И Иванушка почему-то был уверен, что он больше не появится, и что бы он теперь ни сказал, будет использовано против него.
Ну, что ж. По крайней мере, в одном голос был прав. Надо торопиться – там, наверху, наверное уже утро, и его хватились и ищут… Хотя Вранеж, скорее всего, уже поднял тревогу, и вот-вот приведет в свой коварный подвал на помощь людей с веревками и лестницами, они спустятся и найдут его… Интересно, в чем заключаются испытания, о которых упомянул старичок?
Наверное, в беге. Или плавании. Или придется куда-нибудь карабкаться. Как иначе ведро с деньгами может помешать ему преодолеть их препятствия? Между делом, ведро наполнилось.
Царевич встал, осторожно оторвал посудину от глухо звякнувшего монетного пола – ручка слегка прогнулась, но выдержала – и обвел глазами сокровищницу.
Справа от него, полуприкрытая золоченым с перламутровой инкрустацией секретером из черного дерева, появилась новая бродяга-дверь, судя по виду – родственница безвестно исчезнувшей. Хотя, принимая во внимание легкомысленное поведение предыдущей, это вполне могла оказаться она сама.
Наверное, это намек, подумал Иван и, перекосившись под тяжестью наполненной до краев с горкой золотыми монетами бадьи, двинулся навстречу обещанным испытаниям с высоко поднятым над головой факелом.
По прошествии десяти минут и почти километра ровной гладкой дороги никакого намека на обещанные испытания все еще не было, и Иванушка уже начинал волновать, не проскочил ли он чего-нибудь, по рассеянности не заметив, как вдруг дышащие клаустрофобией стены темного узкого коридора отпрянули, и перед его изумленным взором открылся новый зал, поменьше предыдущего.
Только наполняли его в этот раз не сокровища, а рабы. Потому что другого названия для прикованных к полу людей, между которыми прохаживались уродливые черно-золотые надсмотрщики с плетями, придумано еще не было. Дальше все произошло неожиданно и одновременно.
Потухшие глаза сутулого безбородого старика-невольника нечаянно встретились с Ивановыми. Царевич изумленно выдохнул: «Медьведка?!..». Свистнула и опустилась на плечи министра полезных ископаемых плеть.
Полетело, истерично звеня о каменный пол коридора вырвавшимися на свободу монетами ведро.
Черный меч мрачной молнией сверкнул в руке лукоморца, и кто-то яростно закричал: «Ах вы… негодяи!!!..»…
Когда Иванушка пришел в себя, то на узком, то и дело осыпающемся карнизе под потолком сидели, съежившись, словно страусы в клетках воробьев, не только растерявшие свои кнуты и самоуверенность рабовладельцы, но и их нервно позвякивающий обрубками цепей живой товар. Иван вдруг понял, кто кричал, пристыжено опустил оружие и покраснел.
– И… извините… Я вас… не очень напугал?..
– Сумасшедший!..
– Развели тут!..
– Пускают, кого попа…
– Я не с вами разговаривал, – гневно зыркнул лукоморец на мгновенно притихших работников кнута и подошел поближе к стене, вглядываясь в лица людей. – Медьведка?.. Вы где?.. С вами все в поряд… Воробейник?! Коротча?! Барсюк?! Комяк!.. Вы… вы все!.. Тут!.. Но… Что произошло?!.. Как вы здесь оказались?!.. Кто эти… – слово «уродцы» пришло ему на ум, смущенно потопталось, и пристыжено пожав плечами, удалилось, и Иван честно сделал еще одну попытку назвать отвратительных чумазых карликов как-нибудь по-другому. – Эти… эти… эти…
«Уродцы», видя полное отсутствие достойных конкурентов, осмелев, оттолкнуло «уродов», на цыпочках прокралось назад и снова выглянуло и украдкой помаячило бьющемуся в муках поиска лукоморцу.
– Эти, – упрямо отверг единственного кандидата и договорил тот.
– Э-э-э… долгая история, Иван… – болезненно поморщившись, покачал головой министр стеклоснабжения.
– Мы… спуститься-то можем? – нерешительно подал голос Воробейник.
– Да, конечно, вы теперь свободны! – спохватился царевич. – Спускайтесь, я разрублю кандалы, и мы пойдем искать выход…
Министры, словно только и ждавшие Иванова разрешения, дружно посыпались на пол как переспелые яблоки и совсем заглушили и без того негромко, с ядовитым отвращением произнесенную кем-то невидимым фразу: «И чего ведь только люди ни сделают, лишь бы денег не платить…» И Иванушка ничего не услышал, и продолжал:
– …Но если кто-нибудь вздумает пойти за нами, – многозначительно обвел он грозным взором безмолвно взирающих на происходящее черно-золотых существ под сводом пещеры, – то пусть имеют в виду, что мы сумеем дать отпор.
На то, чтобы срубить остатки цепей и собрать обратно в помятое золотое ведро почуявшие волю монетки ушло не больше получаса, и Временное Правительство царства Костей во главе с младшим братом лукоморского царя гуськом двинулось на поиски пути наружу.
Первая же попытка выяснить, как все-таки постольцы оказались в таком ужасающем положении, больше напомнила Ивану то ли допрос партизан, то ли ловлю обмылка в шайке. И он, рассудив, что если они на Белый Свет выберутся, то потом будет достаточно времени, чтобы разузнать о постигшем их бедствии, а если нет – то тем более, оставил намерения что-либо выяснить на ходу.
Тяжеленное ведро с почти неприличным, смутившим его облегчением он передоверил странно молчаливым и тихим министрам, и теперь уже они ковыляли, по очереди сгибаясь дугой под его весом, а царевич просто пошел вперед, с мечом в одной руке и факелом – в другой, освещая и разведывая дорогу.
* * *– …Долго ли, недолго ли шел наш рудокоп, вправо ли, влево, вверх ли, вниз – про то неведомо, а только попал он в другой зал, поменьше…
Голуб сделал драматическую паузу и обвел маленькими подслеповатыми глазками затаившую дыхание аудиторию. Оставшись довольным эффектом, производимым повествованием, он одобрительно кивнул, откинул со лба длинные седые волосы, сухо откашлялся в кулак и неторопливо продолжил:
– А посредине – кто бы мог подумать! – за ногу цепью прикованный, сидел его друг, с которым они работать вместе уговорились! Рядом с беднягой стояло странное существо, безобразное, как смертный грех. Кожа у него вроде золотом под низом отблескивает, а сверху – все сажа да копоть, ровно головешка обгорелая из печки вылезла. Охаживает оно того, второго приятеля, плетью почем зря, и ухмыляется во всю пасть. «Отпусти его, не мучай», – попросил рудокоп. «Дай золотой – отпущу», – ухмыляется тварь. Парень и размысливать не стал – тут же отдал. «На дворе лето,» – только и сказал, – «Без ботинок пока девчонки мои походят. И кожушки до зимы, поди, еще справим. А от коз – одни проказы.» И пошли они – с товарищем теперь уже – дальше. Долго ли, коротко – доходят они до развилки…
* * *То, что впереди есть кто-то живой, Иван сначала услышал: зубодробительный храп, рокочущими волнами перекатывающийся по узкому коридору подземелья, донесся до его слуха сразу же, как только они завернули за угол. Он замер, словно налетел на него будто на каменную стену и, не поворачиваясь, сделал министрам нетерпеливый жест рукой немедленно остановиться. К несчастью, это была та самая рука, в которой он держал меч.
Шедший впереди Комяк взвизгнул и еле успел отскочить назад, и отделался рассеченной полой тулупчика.
Но, увлеченный спасением своей жизни и здоровья, он всей упитанной трактирщицкой спиной налетел на Барсюка.
Застигнутый врасплох Барсюк пошатнулся, повалился навзничь и приземлился на ноги министру каменных стройматериалов.
Тот покачнулся и, пытаясь сохранить равновесие, извернулся и ухватился за выпирающее вверх плечо Коротчи. Второе плечо которого было утянуто вниз золотым переходящим ведром.